Александр Николаевич Формозов. Жизнь русского натуралиста - стр. 2
Поэтому, прежде чем предложить книгу издателям, я снял не один кусок текста. У редакторов установка на житие, разумеется, господствует, и рукопись подверглась новой правке в том же направлении. – Зачем писать о трудностях быта, о коммунальных квартирах? Вычеркнем это.
С той же установкой связана вторая угроза для рукописей, еще более страшная. Нельзя создать портрет современника революций, войн, социальных катаклизмов, умалчивая о том, как он воспринимал эти события, когда они непосредственно совершались, о том, как они отражались на его жизни. В издательстве, запуганном Комитетом по делам печати, Главлитом, райкомом, ЦК, такие моменты год от года вызывали все большее беспокойство. В ход пускалась привычная демагогия о “малой” и “большой правде”, эту “малую” отменяющей. Пусть человек когда-то голодал, был откуда-то уволен, говорить об этом не надо.
Я заранее знал, что особенно сложно будет провести через издательские препоны раздел о лысенковщине, но не мыслил себе жизнеописание отца без этого раздела. Ведь в его судьбе она сыграла огромную роль. Меж тем в вышедшей в 1980 году брошюре П.А. Генкеля о Д.А. Сабинине, покончившем с собой после триумфа Лысенко, последний не назван ни разу, а слова “трагическая гибель” затеряны где-то в середине и не пояснены.
Предвидя неминуемые конфликты с разнообразными контролирующими инстанциями, и по собственному разумению, и по советам своего научного редактора А.А. Насимовича я сделал в рукописи значительные купюры, чтобы биться за оставшееся до конца. Увы, все получилось куда хуже, чем я ожидал. Контрольный редактор Е.И. Володина (о ее редакторском произволе недавно писала по собственному опыту М.О. Чудакова) сигнализировала наверх, что в ее руки попало очень вредное сочинение. Срочно приняли меры. Пропала вся лысенковская эпопея. Изрезали главу о Гражданской войне, хотя там, вроде бы, ничего предосудительного не было. Сократили рассказы об охоте, ибо “надо беречь зверей” и т. д. В целом выпало не менее двух печатных листов, а самое печальное – эти изъятия разрушили концепцию, положенную в основу книги.
Итак, книга вышла с очень большими купюрами, в чем повинны и я, и другие. В новом варианте я восстановил пропущенное и добавил материалы, полученные после сдачи рукописи в печать.
Главная трудность для меня как автора та, что я – не биолог – рискую говорить о биологе. Смысл жизни для отца заключался в общении с природой, попытках разгадать ее тайны, защитить ее от грубого вмешательства человека, привить людям любовь к ней. Я – гуманитарий – от всего этого далек и, следовательно, не смогу до конца раскрыть что-то очень существенное в деятельности своего героя. Поэтому я широко цитирую оценки, данные его начинаниям в специальной литературе.