Александр I = старец Фёдор Кузьмич? - стр. 17

15 ноября. Сегодня и вчера, что за печальная моя миссия – объявить ему о близком разрушении в присутствии ее величества императрицы, которая отправилась предложить ему верное средство. Причащение Федотовым. Его слово после того.

16 ноября. Все мне кажется слишком поздно. Только вследствие упадка сил физических и душевных и уменьшения чувствительности удалось дать ему некоторые лекарства после Святого Причастия и напутствия Федотова.

17 ноября. От худого к худшему. Смотрите историю болезни. Князь (Волконский) в первый раз завладел моей постелью, чтобы быть ближе к императору. Барон Дибич находится внизу.

18 ноября. Ни малейшей надежды спасти моего обожаемого повелителя. Я предупредил императрицу и Волконского и Дибича, которые находились: первый у него, а последний внизу у камердинеров.

19 ноября. Ее величество императрица, которая провела много часов, вместе со мной, одна у кровати императора все эти дни, оставалась до тех пор, пока наступила кончина в 11 часов без 10 минут сегодняшнего утра. Князь (Волконский), барон (Дибич), доктора, дежурные.

20 ноября. Как скоро его величество скончался, даже до того, некоторые лица удостоверились в вещах, и в короткое время бумаги были запечатаны; обменивались замечаниями зависти, горечи об отсутствующем.

22 ноября. Вскрытие и бальзамирование, которые подтверждают все то, что я предсказывал. О, если бы я имел его согласие, если бы он был сговорчив и послушен, эта операция не происходила бы здесь.

Виллие».

Очень любопытные подробности дает об этом времени в своих записках Тарасов. Он описывает, например, случай, когда с императором случился обморок во время бритья, причем он даже порезался бритвой и упал на пол. Тарасов утверждает, что Виллие совершенно растерялся, а Стоффреген начал растирать Александру голову и виски одеколоном. На эту тревогу пришла императрица, и императора уложили на кровать в белом шлафроке. С этого момента болезнь императора приняла окончательно опасное направление. Он более не мог уже вставать с постели. Из уборной его перенесли на большой диван в кабинет.

В 9 часов вечера Александр потребовал к себе Тарасова. «Надобно заметить, – пишет Тарасов, – что я во время болезни императора во дворце до того не бывал, а о положении его величества все подробности знал частью от баронета Виллие, не желавшего, как казалось, допустить меня в почивальню императора, а частью от лейб-медика Стоффрегена. Меня нашли тогда у барона Дибича, бывшего не совсем здоровым. По докладу императору я тотчас был позван в кабинет. Его величество был в большом жару и беспокоен. Увидав меня, сказал: «Вот, любезный Тарасов, как я разболелся, останься при мне. Якову Васильевичу одному трудно, он устает, и ему по временам нужно успокоиться; посмотри мой пульс». При самом моем входе, взглянув на государя, я был поражен его положением, и какое-то бессознательное предчувствие произвело решительный приговор в душе моей, что император не выздоровеет и мы должны его лишиться.