Александр I - стр. 7
Естественно, что религиозно- мистический пласт содержания романов и пьес Д. С. Мережковского отступал в таких инсценировках на второй план. По словам автора одной из рецензий на инсценировку «Александра I» в Петроградском драматическом театре после премьеры, состоявшейся 20 января 1922 года, С. Лопова, «инсценировка, поставленная с тщательностью и любовью, рисует нам по преимуществу мрачную сторону царствования Александра I. Она совершенно опускает драму Александра – отца и выявляет такие элементы душевных его переживаний, как муки деспота, над которым тяготеет постоянный кошмар, “тайное общество”, “вечные угрызения за кровавый исход событий 11 марта… Во всем и везде видит он закон возмездия. Бледнее столь красочное в романе кошмарное воздействие ожидаемых революционных событий, еще бледнее чувствительность и мистическое начало. В заключительных картинах инсценировки показаны последние месяцы жизни Александра I в Таганроге и его смерть. В финале за исчезающей стеной дома, где стоит гроб с останками Александра, в глубь необозримых полей уходит странник с лицом Александра. Пьеса как бы ставит загадку, служившую предметом стольких разногласий в истории литературы”»[22].
Эти театральные реминисценции подвели итог первому периоду изучения романа «Александр I». Если подвести его краткие итоги, то можно констатировать, что несмотря на негативное в основном отношение современников к роману, он был признан крупнейшим литературным явлением 1910-х годов. В отзывах на роман превалировало внимание к идеологии Мережковского, к идейному содержанию произведения, а не к его поэтике. Анализируя последнюю, критики иногда указывали на специфику образности и на принципы работы Мережковского с историческими источниками, вызывавшие споры.
Поскольку в эмиграции Д. С. Мережковский встал на позицию острой критики советской власти, то и отношение к нему в советской России было соответствующим. Советское литературоведение 1930–1980-х годов ничего принципиально нового о романе «Александр I» не сказало, проигнорировав, впрочем, не только его, но все творчество Мережковского. Упоминания и суждения о нем можно найти в энциклопедиях и обзорных главах в академических и вузовских историях литератур. Если еще в 1920-е годы романы и драмы Мережковского инсценировались на столичной и провинциальной сценах, то уже в 1930-е годы имя политического эмигранта и врага советской власти почти не упоминалось. В «Литературной энциклопедии» (1934) замысел Д. С. Мережковского как автора трилогии «Царство Зверя» нарочито утрируется, а изображение в романе декабристов подвергается критике: «Трактуя “революцию” как борьбу с самодержавием во имя бога, Мережковский изобразил декабризм как беспочвенный легкомысленный заговор кучки взбалмошных молодых людей, одержимых религиозными сомнениями. В наиболее невыгодном свете Мережковский представил как раз левую, демократическую часть декабристов (Пестель, Бестужев)». Писатель в очередной раз упрекается в схематизме и тенденциозности, а общая оценка трилогии крайне негативна: «Холодное резонерство, фальшивый пафос и пророческий тон доминирует в романах и заглушает немногие яркие страницы»