Актуальные проблемы Европы №1 / 2018 - стр. 14
Во-вторых, постбиполярный мир стал не однополярным, а полицентричным. В последние годы окреп потенциал новых центров силы, и прежде всего Китая. В настоящее время арсенал китайских МБР, способных достичь территории континентальных Соединенных Штатов, насчитывает от 75 до 100 единиц, включая жидкотопливные DF-5 и DF-5 B (последняя – с разделяющейся головной частью индивидуального наведения (РГЧ ИН)), и твердотопливные DF-31 и DF-31 A с мобильным стартом. В КНР ведутся научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы (НИОКР) по созданию твордотопливной ракеты DF-41 с мобильным стартом с РГЧ ИН. Кроме того, на вооружении ВМС КНР находятся четыре атомные подводные лодки с баллистическими ракетами (ПЛАРБ) «Джиуланг» (модель 094), оснащенные БРПЛ JL-2 с дальностью 7200 км. Иными словами, китайские атомные субмарины нового поколения будут способны нанести удар по Соединенным Штатам, находясь вблизи китайских берегов, под защитой ВМФ и ВВС КНР. Тем самым Китай демонстрирует свою способность к ядерному сдерживанию США [Military and security.., 2016, p. 26–27]. Эти ракетно-ядерные успехи Китая, безусловно, заставят и Индию продолжить свою программу создания стратегических ядерных вооружений.
В-третьих, в условиях радикального сокращения стратегических наступательных вооружений (СНВ) (см. выше) и столь же быстрого количественного роста и качественного совершенствования высокоточного обычного оружия (ВТО), в том числе и большой дальности, стратегическое равновесие между Москвой и Вашингтоном, как оно сложилось еще в годы холодной войны, неизбежно должно было подвергнуться эрозии. В частности, особое беспокойство в Москве вызывают такие американские программы, как система ударных космических вооружений Prompt Global Strike, стратегическая ПРО типа GBI, противоракетная система для перехвата ракет средней дальности типа SM-3. Как полагает крупнейший российский эксперт в сфере контроля над вооружениями академик А.Г. Арбатов, «даже если бы с улучшением политического климата две державы нашли способ адаптировать концепцию стабильности к более широкому развертыванию систем ПРО и регламентировать высокоточные наступательные средства путем договорных ограничений и мер доверия – дело серьезно осложнялось бы распространением таких технологий среди третьих стран… Поэтому перспектива ограничения таких систем на двусторонней российско-американской основе, видимо, встретит серьезные возражения в обеих странах» [Арбатов, 2016, c. 31–32].
Справедливости ради следует сказать, что не все согласны с тем, будто процесс контроля над вооружениями находится в глубоком кризисе. Так, по мнению известного специалиста по проблемам разоружения В. Дворкина, никакого кризиса на самом деле нет, а есть всего лишь «ссора в песочнице из-за взаимных обид лидеров двух ядерных сверхдержав, оказавшихся не на должном уровне ответственности за глобальную и региональную стратегическую стабильность» (sic), и необходимо волевым усилием «приступить к переговорам и заключить крайне выгодный для России новый Договор по СНВ, на согласительной комиссии разрешить все противоречия по Договору о ликвидации ракет средней и малой дальности, не останавливать действие Соглашения по утилизации оружейного плутония, возобновить совместные исследования ученых-ядерщиков» [Дворкин, 2017].