Акимуды - стр. 42
– Ебаться со мной любишь – а деньги не платишь.
Я уже слышал эти песни из уст наших девушек. Это и есть самые заветные слова.
– Давай встречаться, но не трахаться, – предложил я.
Она ошалело на меня посмотрела.
– Правильно предложил, – сказала Зяблик. – Шел бы ты назад в семью. Там теплее. Несмотря ни на что.
– Как волка ни корми…
– Отпускай его в лес. На выходные. Вернется.
– А если нет?
– А ты Посла спроси, он тебе нагадает!
Я задумался. Вот Посол смотрит на меня своими чистыми глазами друга – и знает, что было и что случится. Знает, что мы обсуждаем его с Зябликом. Все знает.
– Так неинтересно. Лучше ты мне ответь: а если волк не вернется?
– Так на хуй тебе такой волк! Да и в какой лес бежать? К олигархам? Я была в том лесу – они, конечно, молодцы, только одно непонятно: почему они так богаты, если не умны?
– И Денис тоже?
– Он – скорее исключение. Картины собирает. Память гениальная. Все при нем – но все равно чего-то не хватает.
– Я это не совсем понимаю, – сказал я. – Я знаю Дениса. Когда мы познакомились, он читал наизусть мои рассказы.
– Я помню. Это при мне было. На новоселье у С.
– Точно! Ты же там была! Мы только не разговаривали – просто поздоровались.
– Ты еще с Немцовым тогда приезжал. И немного перед ними – олигархами – заискивал.
– Да, нет!
– Что нет! Перед ними все заискивают! И они перед тобой тоже немного заискивали. А помнишь, как их жены сидели за столом и вяло ели черную икру? Помнишь? Вот это и есть их место в жизни – вяло есть черную икру.
– И тебе надоело – уехала в Лондон?
– Я тебе вот что скажу: я была веселой в ранней молодости – участвовала в порнофильмах. Любительских. У нас в Мытищах. Потом в Москве. Денис позже все эти порнофильмы выкупал за приличные деньги. Дурак! Так вот. Даже там на казенной скрипучей кровати проскакивала искра любви. Они командуют: не заслоняй нам пизду волосами, а ты уже почти их не слышишь, тебя несет страсть… Вот за что я люблю Россию!
Доченька! Ты родилась, чтобы быть счастливой. Теперь ты пополнишь ряды детей, которые живут в разорванных семьях. Ветер злобы гуляет по комнатам. Со стен сорваны фотографии. В шотландской юбке лишь я по-прежнему вишу фотографией, оставленный за ненадобностью. Ветер злобы задирает подол моего килта, стремясь превратить меня в посмешище. Как вырванная из сети старинная радиоточка, замолк попугай, задумавшись о том, что терроризм неистребим. Все решено за меня. Коробки, набитые туфлями и сервизами, отправились в плавание по съемным квартирам. Слова в детских книжках превратились в хлам. Пушкин пишет продолжение золотой рыбки. Омоложенная старуха требует ее зажарить. Когда зарвавшейся молодке принесли на подносе филе из золотой рыбы, она поковыряла еду и сказала: