Академия Чародейства и Проклятий 3: война света и тьмы - стр. 2
– Это исключено, – её ответ звучит быстро, почти обыденным. Её слова словно рубят всякую надежду. – В Академии о твоей «миссии» уже знают. Твоя репутация там испорчена. Они будут смотреть на тебя, как на палача. Ты так этого хочешь?
Палача. Как будто мне нужно её напоминание. Как будто я сам не чувствую этот ярлык, тянущий меня на дно.
– Тогда хотя бы… хотя бы позволь мне прийти на её похороны, – говорю я. Мой голос звучит почти умоляюще. Мне нужно это. Мне нужно проститься. Мне нужно стоять там, где она будет покоиться, чтобы хотя бы попытаться найти ответ: как мне теперь жить, когда её больше нет?
Мать хохочет. Звук её смеха отдаётся в ушах эхом, которое я не могу заглушить. Смех. Как она смеётся в этот момент? Как кто-то может смеяться, когда смерть всё ещё оставляет на моих руках свои следы?
– Ты с ума сошёл? – спрашивает она, её слова скользят, как нож по стеклу. – Зачем? Ты уже сделал своё дело. Что тебе там делать, на этом фарсе?
– Проститься, – отрезал я. Мои кулаки сжимаются на груди. Слова застревают в горле. Я хочу закричать ей правду в лицо, но знаю, что это гибельный путь. Она сильнее, хитрее. Она всегда побеждает.
В комнате воцаряется тишина. За её пределами вечер опускает мягкие сумерки, заливая землю тёплой, золотой дымкой. Мир кажется спокойным. Но внутри меня бушует буря. Сожаление, гнев, страх, любовь, ненависть – всё это сталкивается в огненном вихре, который я не могу погасить.
Я ненавижу свою мать. Не за то, что она убила Клэр, а за то, что она заставила меня стать её инструментом. За то, что она лишила меня выбора. Она говорит о свободе, но как можно говорить о свободе, когда ты лишил её всех вокруг, даже тех, кто был тебе дорог? Особенно тех.
В комнате повисла тишина, но внутри меня бушевал шторм. Слова моей матери, холодные и острые, словно бритва, прорезали меня до самого сердца. Она смеётся. Смеётся над моим желанием проститься с Клэр. Смеётся над тем, что должно быть священным. Смеётся над её смертью… той, в которой она сама виновна, которая была частью её великого «плана». И я… я стоял перед ней, подавленный, уничтоженный. Жалкий.
– Ты меня слышишь? – Мать наклоняется вперёд, её глаза сужаются, оттеняя ледяную строгость лица. – Или ты снова сейчас в своих мыслях?
В своих мыслях… Да, мать, если бы ты только знала, что в этих мыслях. Клэр. Её смех. Её голос, которым она шептала мне сказки о далёких мирах, её прикосновения… Её рука, которую я не успел схватить, когда её жизнь угасала, как свеча, задушенная тенью, сотворённой её же магией. Магией, что должна была её защищать. Её смерть была такой же несправедливой, как и весь этот мир, созданный матерью.