Ахматова в моем зеркале - стр. 4
Я взяла стул, придвинула его к зеркалу и зажгла сигарету.
«Надеюсь, вас не беспокоит, что я курю».
«Нисколько. Я ведь тоже дымлю как паровоз. Слава богу, сейчас нет дефицита спичек, – она улыбнулась. – Было время, когда я каждое утро выходила с папиросой на Троицкий мост и просила спички у прохожих».
Некоторое время мы молчали. Я задумалась, она же молча удалилась вглубь зеркала. До меня донеслись шорохи, будто Ахматова что-то искала. Наконец она появилась, держа в руках черный костяной мундштук. Закурила папиросу, и мне показалось, что облачка дыма наших табачных дымков соприкоснулись.
«Когда-то вы написали, что лучше не думать о том, что там, за зеркалами… Но некоторым это не под силу… Мы ныряем в зеркала, играя со временем, в поисках объяснений случившемуся или, скорее, пытаясь представить, что могло бы случиться. Ведь есть города, улицы, сопровождающие нас всю жизнь, воспоминания, люди, маски. Вот и вы предстали передо мной…»
«Чтобы мы смогли встречаться, вам придется пожертвовать своим отражением. По крайней мере, пока я буду у вас в доме, вы будете “другой Анной”».
Я улыбнулась в ответ и согласно кивнула. Анна опустилась в бархатное потертое кресло.
«Мне кажется невероятным, что вы появились передо мной именно сейчас, когда мне особенно одиноко… Вы, поэтесса, которой я восхищаюсь, загадочная муза русской поэзии. Стать вашим другом – огромное счастье».
«Но мы всегда были друзьями. Вы это знаете».
«Надеюсь, что вы придете ко мне и в более зрелом возрасте. Я имею в виду в возрасте, близком к моему нынешнему. Вот только затрудняюсь представить, к чему это может привести…»
«А не надо ничего представлять, – она сдвинула свои густые брови. – Нас роднит огромная боль. Скорбь по стольким ушедшим. Наши судьбы всегда были изменчивы».
«Знаете, Анна, – я загасила сигарету, – я не стала бы такой, если бы не тот юный принц, навсегда изменивший меня. После его ухода я научилась прислушиваться к себе, как к другому человеку. Научилась жить с чистого листа, с окаменевшим сердцем. И годы спустя нашла в ваших стихах, написанных после осуждения сына, то же признание».
Глаза ее потемнели.
«О моем сыне мы поговорим в другой раз… Знаете, я тоже была бы другой, если бы не толстовская Анна Каренина, Тургенев или герои Достоевского».
Последние слова Ахматова произнесла со странным пафосом. Как будто хотела сменить тему.
«Когда-то это заметил мой друг Мандельштам, и был прав, – продолжила она. – Я и раньше появлялась в зеркалах, но на этот раз что-то подтолкнуло меня прийти именно сюда. Ведь вы провели несколько лет в моей любимой России, и я убедилась, что через пережитую годы спустя боль потери вы сможете описать мне все, что там происходило с тех пор, как меня не стало. Столько лет у меня нет никаких новостей о любимой стране. Все вдруг погасло, остановилось… Иногда перед глазами вспыхивают картины изумительных березовых рощ… Меня страшит, что они полны воронья… И тем не менее я не хочу, чтобы это был только сон».