Агитбригада - стр. 17
– Спасибо, Кузька, – от души сказал я, – очень тебе благодарен.
– И это, на, держи, – Кузька вытащил из-за пазухи хлеб и протянул мне, – а то, кто его знает, как там кормить будут.
– Спасибо, дружище, – от всей души поблагодарил я, пряча хлеб (какой же он молодец, подумал обо мне).
Кузька как-то странно взглянул на меня, чуть замялся и сказал:
– Ну ты это… мой долг засчитан? Или я ещё отрабатывать должен?
– К-какой долг? – не понял я.
– Карточный, – покраснел Кузька.
Вот и стал понятен секрет хорошего отношения.
Заверив Кузьку, что всё засчитано, я покинул это «гостеприимное» учреждение для «счастливого детства» и зашагал по накатанной грунтовой дороге промеж убранных полей к селу, где, как сказал Кузька, разместился Гудков с таинственной агитбригадой, и где я должен был отрабатывать за испорченный, по словам товарища Савелия Гука, буржуйский верстак.
***
Находилась трудовая школа в пяти верстах от города N, у деревни Батюшкино, переименованной нынче в Красный Коммунар, в бывшем имении помещика Никифорова, улизнувшего в одних подштанниках ещё в семнадцатом куда-то, по слухам, аж в Цюрих.
Само Батюшкино представляло собой типичный образец русской деревни – с утопающими в пене яблоневых садов деревянными домишками, колосящимися вокруг тучными колхозными нивами, и раскудрявыми берёзками в тех местах, где чернозём ещё пока коллективно не распахали.
Солнце не слабо так припекало, в осеннем воздухе пахло сухой травой и медовыми яблоками, гудели пчелы и шмели, периодически взлетая с крепких побегов репейника, которыми густо позарастали обочины.
Я шагал по дороге, вдыхая свежий воздух и размышлял. Может быть, я делаю неправильно, что покорно иду в эту агитбригаду? А с другой стороны – куда мне ещё идти? На дворе 1927 год. Мне выдали бумажку, где на бланке трудовой школы черным по белому отпечатано, что «воспитанник Капустин Геннадий поступает в распоряжение товарища М. Гудкова для осуществления посильного участия в культпросветной работе». И что «…жалование за работу воспитанника Капустина Г. необходимо в полном объеме перечислять на счета трудовой школы имени 5-го Декабря». Других документов у меня не было. А без документов никуда идти я не мог.
«Прямо как крепостное право», – усмехнулся я, запихнул сложенную вчетверо бумажку в наволочку (карманов у Генки не было), расстегнул худую кацавейку и зашагал дальше, осторожно насвистывая бравурный мотивчик и при этом стараясь не потревожить разбитую губу.
Деревня не произвела на меня особого впечатления: приземистые, потемневшие от времени и непогоды, дома, вдалеке – поблёскивает купол собора, на дороге, в грязных лужах, купаются и гогочут жирные гуси, тянет навозом, жаренными шкварками и парным молоком.