Агитбригада - стр. 10
– Ну сколько раз тебе можно говорить, Кузька, не дядя Савелий, а Савелий Михайлович. Или товарищ Гук, – попенял парень с усиками. – Что за мещанское у вас воспитание – какие-то дяди, тёти? Пора уже привыкать, что у нас есть только товарищи!
– Извини, Виктор, вырвалось, – покаялся Кузька, у которого от смущения аж уши покраснели.
– И что товарищ Гук сказал?
– Да ничего, – пожал плечами Кузька, – мироедом его назвал. Ругался сильно. И всё вроде.
– Так, Никитин, – повернул голову Виктор к мелкому шкету, который сидел на ступеньке, – быстро ноги в руки и спроси у Михалыча, что Капустин в этот раз натворил!
– Слушаюсь! – пискнул Никитин и выбежал из зала.
В рядах пацанов зашумели.
– Так, тихо! – нахмурился второй парень, – у кого есть что сказать, поднимайте руку и говорите по очереди, как вызову.
Один из мальчишек тотчас же вскинул руку.
– Чуня, говори, – разрешили ему.
Пацан по фамилии (или кличке?) Чуня вскочил и возбуждённо затараторил:
– Этот Капустин ведёт себя как буржуй! Никогда не поможет дежурить, вчера в столовой хлеб раскрошил и не убрал за собой. А когда Наташа сказала убрать, он не послушался, а такую канитель развёл! И у Михалыча он постоянно дрыхнет под навесом, а не работает!
– Ты это видел? – нахмурился Виктор.
– Я сам не видел. А вот Колька видел и Ванька рассказывал.
– Что скажешь, Капустин? – строго взглянул на меня Виктор.
Я опустил глаза, чтобы не рассмеяться – паркет на полу был тщательно отполирован, но одна плашка немного раскололась и забугрилась, видимо сотни провинившихся ног, которые стояли здесь до меня, растоптали её.
– Ты гля, он даже говорить не хочет!
– Вот гад!
– Наглый какой! – раздались возбуждённые и возмущённые голоса пацанов.
Шум нарастал и уже начал приобретать угрожающие нотки. Но тут в зал вернулся Никитин.
– Там это… – попытался отдышаться он, – дядя Савелий говорит, что он трос уронил и станок сломался.
– Что за станок? – переспросил рыжий.
– Ну тот… буржуйский который, – пискнул Никитин.
Новость ошеломила присутствующих, так что Никитину даже не стали делать замечание, что он по-мещански неправильно назвал товарища Гука «дядей». Я тоже восхитился выдумкой дяденьки Савелия, видимо, станок у него уже был сломан, и он не нашел ничего лучше, чем обвинить во всём меня. Я помнил, как очнулся в едком дыму, как глюк ковырялся в недрах этого агрегата и матерился, и меня грызли смутные сомнения – вряд ли это Генка его сломал. А, судя по многодневному перегару от «мастера», он вполне мог сам напутать что-то с пьяных глаз.
– Ты зачем станок сломал? – обратился ко мне ранее молчавший воспитатель, в тёмно-синей блузе и пенсне.