Агент на передовой - стр. 6
Приставленная ко мне мадам Галина знала несколько языков, и это была ее страсть. Не успел я освоить азы английского правописания, как на меня обрушилась кириллица. На ночь она мне читала вариации одной сказки на разных языках. На парижских собраниях потомков русской знати и эмигрантов из Советского Союза, число которых таяло на глазах, я выступал как ее мальчик-полиглот, живой пример для подражания. Считается, что я говорю по-русски с французскими интонациями, по-французски с русскими, а по-немецки с теми и другими, причем не очень хорошо. Что до английского, то он, как ни крути, достался мне от отца. Кто-то в нем даже слышит шотландские каденции… спасибо хоть не пьяный рык, характерный для покойного батюшки.
Когда мне пошел двенадцатый год, его подкосили онкология и меланхолия, и я помогал мадам Галине ухаживать за ним, в то время как мать закрутила роман с богатеньким ухажером, бельгийским торговцем оружием, который мне сразу не понравился. После смерти отца образовался нескладный треугольник, в котором меня посчитали третьим лишним и отправили на его родину: сначала на каникулы к строгой тетушке, а с возобновлением занятий – в спартанскую школу-интернат в Северной Шотландии. Несмотря на отчаянные усилия преподавателей сделать меня отстающим по всем предметам, я сумел поступить в университет в индустриальном районе Центральной Англии, где совершил первые неуклюжие шаги в общении с женским полом и нацарапал незатейливую дипломную работу по славистике.
А последние двадцать пять лет я являюсь действующим членом британской разведслужбы – проще говоря, Конторы.
◾
По сей день моя вербовка под тайные знамена кажется мне предопределенной, поскольку не помню, чтобы я рассматривал какие-то другие варианты или мечтал еще о чем-то, ну разве что о бадминтоне или покорении Кернгормских вершин. Когда мой университетский преподаватель осторожно поинтересовался за бокалом теплого белого вина, не рассматриваю ли я возможность сделать что-то «по-тихому для своей страны», мое сердце радостно забилось, и сразу вспомнилась темная квартира на бульваре Сен-Жермен, где мы с мадам Галиной каждое воскресенье навещали моего отца до самой его смерти. Именно там я впервые возбудился от антибольшевистских конспиративных разговоров моих троюродных братьев, дядьев и двоюродных бабушек, которые с горящими глазами шепотом шепотом обсуждали новости из отечества, где мало кто из них вообще бывал… а в какой-то момент, вспомнив о моем присутствии, они призывали меня поклясться, что я никому не выдам эти секреты, даже если их смысл мне непонятен. Там же зародился мой живой интерес к кровному родственничку, русскому Медведю – огромному, многоликому и непостижимому.