Агент на передовой - стр. 17
В тех редких случаях, когда мы с Прю заводим разговор о Конторе, трудно понять, плыву я по течению или против. Поэтому стараюсь опробовать оба варианта.
– Мне казалось, ты всегда говорил, что не стремишься быть начальником, – мягко возражает она. – Ты предпочитал оставаться на вторых ролях, вместо того чтобы бить баклуши и командовать.
– Я бы не сказал, Прю, что это кресло начальника, – заверяю ее осторожно. – Я так и останусь на вторых ролях.
– Тогда в чем проблема? – Ее лицо светлеет. – Брин будет держать тебя на плаву. Ты же всегда восхищался Брином. Мы оба. – Она великодушно забывает на время о своих предубеждениях.
Мы обмениваемся ностальгическими улыбочками, вспоминая наш короткий шпионский медовый месяц в Москве под его бдительным присмотром и чутким руководством.
– Вообще-то Брин не будет моим непосредственным начальником, Прю. Теперь он всероссийский царь. Вставной номер вроде Гавани – это не его уровень.
– И кто же тогда тот счастливчик, который будет отдавать тебе приказы? – интересуется она.
Это уже выходит за пределы моих чистосердечных признаний. Для нее Дом – запретная тема. Она познакомилась с ним, когда приезжала ко мне вместе со Стеф в Будапешт с коротким визитом, и ей хватило одного взгляда на его потерянную жену и детей, чтобы все про него понять.
– Официально меня будет курировать так называемое Лондонское управление, – объясняю я. – А в реальности, если возникнет что-то серьезное, лестница приведет к Брину. Это продлится, только пока я им нужен, Прю. Ни днем больше, – говорю как бы в утешение, но кого я утешаю – ее или себя, – не очень понятно.
Она подцепляет вилочкой фондю, пригубливает винцо, потом добавляет кирша и, таким образом укрепившись, протягивает обе руки и берет в них мои. Догадалась о Доме? Проинтуичила? Она могла бы податься в экстрасенсы. Ее прозрения иногда меня пугают.
– Вот что я тебе скажу, Нат, – следует после небольшого раздумья. – Мне кажется, это твое право – поступай так, как ты считаешь нужным, и гори они все огнем. То же самое я говорю и себе. На этот раз мой черед оплачивать счет, целиком. Вот она, моя беззастенчивая честность. – Эта наша шутка никогда не устаревает.
Позже, уже в постели, на той же счастливой ноте я благодарю ее за великодушие, которое она проявляла все эти годы, а она произносит в ответ всякие теплые слова в мой адрес, пока Стеф отбивает каблуки на танцах (хочется так думать), и тут я делюсь с ней мыслью, что сейчас самый подходящий момент открыть дочери глаза на то, чем занимается ее отец… насколько это позволяет Контора. Пора ей уже все узнать, говорю я, и лучше от меня, чем от кого-то другого. Я мог бы добавить, хотя этого не сделал, что после возвращения в родные пенаты меня все сильнее раздражало ее беспечное высокомерие и еще подростковая привычка терпеть меня как неизбежное домашнее неудобство или, того хуже, плюхаться ко мне на колени, как к этакому старичку-ворчуну, обычно на глазах у своего очередного ухажера. А еще, если уж быть до конца честным, меня раздражало то, что, глядя на достижения Прю, видного юриста в области прав человека, Стеф считала меня неудачником.