Агент из подземелья - стр. 23
Офицеры замолчали, погрузились в задумчивость.
До текущего года полевая жандармерия представляла собой лишь вооруженную полицию. Ее сотрудники следили за дисциплиной в войсках, регулировали движение. В военное время им предписывалось задерживать отступающих солдат, формировать из них временные части и отправлять обратно на фронт, туда, где ситуация становилась кризисной. Сотрудники военной полиции носили на груди цепи с бляхами, за что их и прозвали цепными псами.
По мере продвижения Красной армии в глубь Европы в немецких частях стали появляться дезертиры. Со временем это стало массовым поветрием. На полевую жандармерию были возложены карательные функции, ей приказали расстреливать дезертиров, да так, чтобы видели другие. Ее сотрудники превращались в роботов, бездушно выполняющих приказ. С конкретными случаями они не разбирались, всех чесали под одну гребенку. Теперь им разрешалось казнить и гражданских лиц, уличенных в распространении панических слухов. Под пулю могли попасть не только дезертиры, но и люди, заподозренные в проявлении неуверенности в победе Германии. А в этот разряд мог угодить каждый второй, что только способствовало распространению всеобщего страха.
– Ты прав, Мартин, – глухо произнес Франц. – Все эти меры оправданны, по-другому просто нельзя. Ничего, мы привыкнем к новым условиям, избавимся от чертовой жалости, которая нас только губит. Что слышно в ваших сферах? Скоро наступать начнем?
– Скоро, Франц. Не могу назвать точные сроки, но наступление неизбежно.
– Вот черт, какое мерзкое здесь стало пиво! – заявил офицер полевой жандармерии. – И еда не лучше. Раньше был ассортимент, а теперь лишь квашеная капуста с рыхлыми сосисками. Нужно сильно проголодаться, чтобы это есть. Ты заметил закономерность? Чем сильнее мы погружаемся в дерьмо, тем отвратительнее становится еда? Ладно, приятель, счастливо оставаться, мне еще выспаться нужно.
Мужчины пожали друг другу руки. Франц оставил на столе пустую кружку, заспешил к выходу. Коффман закурил сигарету и уставился в пространство, потом зашевелился, бросил на стол несколько мятых купюр, кивнул официанту.
Едва хлопнула дверь, сыщик тоже поднялся, оставил на столе несколько рейхсмарок и заспешил на выход.
Коффман шел по тротуару, свернул на прилегающую улицу, где раньше работали роскошные рестораны и дорогие магазины. Теперь большинство дверей было заперто. Он обернулся, словно почувствовал взгляд сыщика. Тот уткнулся в афишную тумбу. Глупо, но больше некуда. Театры не работали, тем более опера, в обрывок афиши которой он и уставился. Дальше Коффман не оглядывался, шел, игнорируя прохожих, не заметил унтер-офицера, отдавшего ему честь.