Ага, влюбился! - стр. 2
Но все ребята, кто были в классе и слышали, засмеялись.
Шутка и правда была старая, но что он хотел? С такой фамилией ему эти шутки ещё всю жизнь слушать, пусть привыкает!
Вообще, я б в его сторону не шутила вообще никак, если б Ванька не был другом Женьки. Но и при этом у Гудвина был шанс не слышать от меня никаких подколов, но он этим шансом не пользовался, продолжая раз за разом помогать мерзкому Карпову доставать меня.
Я грозно прошествовала до своей парты и вырвала из рук Женьки свою тетрадку. В школьные годы я была лишена романтизации всего происходящего, и потому точно знала, что нарисована будет какая-нибудь ерунда. И мне хотелось её поскорее увидеть и искоренить.
Логика Ольгина от меня порой совершенно ускользала. Например, сейчас: вот из чего можно было сделать вывод, что этот противный мальчишка влюбился? Он ведь рисует не сердечки и даже не цветочки, а… пиратский корабль!
Серьёзно. На внутренней стороне обложки моей тетради красовался корабль, нарисованный чёрной ручкой. Он именно красовался, иначе и сказать нельзя: у него были чёрные надутые паруса, и на мачтах развевался по ветру весёлый Роджер.
Но не на красоту картинки смотрела я, а с грустью осознавала, что просто так от неё не избавиться. Хитрый злокаверзный Карпов нарисовал корабль специально там, где его не вырвать.
– Ты! – возмутилась я. – Ты! – Да, не очень красноречиво получалось, но я вновь надеялась на мой выразительный убийственный взгляд, который должен был сразить Женьку наповал. Но не сразил.
Парень поднял на меня взгляд светлых, необычайно глупых, как я считала, серых глаз и, улыбнувшись, протянул руку, сказав просто и без обиняков:
– Ворона, дай, дорисую.
У меня перехватило дыхание от такой наглости, но я не успела вовремя убрать тетрадь, и цепкие пальцы Женьки выхватили у меня её.
– Ага! – начала было Оля, но Карпов спокойно прокомментировал:
– Не влюбился я, не ори, Северова! Это пиратский корабль, он захватил Ничкину тетрадку…
– Бред какой! – возмутилась Оля. – Тебе что, пять лет?
Он пожал плечами, а потом уверенно заявил:
– В следующий раз ворону нарисую. Для Вороны!
Я насупилась. Вот как можно было превратить мою прекрасную, ласкающую слух фамилию Жаворонкова в кличку Ворона? Это только больной мозг Карпова мог такое выдать.
– Эй, Гудвин! – окликнула я Ваньку. – И другу своему мозги новые раздобудь, а то он совсем плох!
Ванька обернулся и показал мне язык.
– Сердце новое этим вот, – Карпов указал на нас с Олей, – подари. Хотя бы одно на двоих, а то у них нет чувства прекрасного! – и он хотел было продолжить изображать корабль, у которого сам корпус оставался не закрашенным, но я отобрала у него свою тетрадь и треснула ею его по голове: