Африка - стр. 3
Критика европейской цивилизации, стремящейся приручить чернокожее население как диких зверей, носит у Петровича эпизодический, но достаточно разнообразный характер, и прежде всего он ведёт речь о несостоятельности попыток «облагородить» другие народы, об ошибочности принудительного сближения столь различных культур. Интересно, как автор прослеживает связь между уровнем чувственного и интеллектуального развития чёрных и степенью их включённости в цивилизацию, между цивилизацией и всецело отвергаемым ею каннибализмом: по наблюдению Петровича, как раз племена людоедов и наименее развитых в обоих отношениях чернокожих легче прочих приспосабливаются к ритуалам белых. Эти соображения чрезвычайно полезны для разного рода теоретических догадок. И не будем здесь умалчивать о том, что физиологически отвратительное, брутальное людоедство чёрных язычников по своей сути мало чем отличается от политкорректного каннибализма общества, созданного белыми христианами, – да простит мне читатель столь прямую, но несомненную для меня аналогию. Я имею в виду то двуличное коллективное существо (Ги Дебор назвал его Обществом спектакля), у которого насилием принято считать сопротивление «законной» власти, африканские отравленные стрелы и людоедство, но колониальное владычество, кровожадные захватнические войны и масштабное внутригосударственное насилие таковым не называются, – словно это злой дух, чьё имя, произнесённое вслух, может нарушить сложившийся миропорядок.
Впрочем, языческие верования и магия, над ролью которых в жизни туземца и аборигена привычно посмеивается белый наблюдатель (восторгаясь при этом их символикой и коллекционируя их атрибутику), в современном обществе не только не исчезли, а даже приобрели небывалый размах. Я говорю не столько о всевозможных нынешних суевериях, сколько о культе «знакового» и о сакральности собственности (к ней негры как раз, по впечатлениям Петровича, в большинстве равнодушны), о вере цивилизованного человека в магию товара, техники и цифры (цифры не только в смысле суммы технологий, но и как количественного и логистического критерия истинности и ценности жизненных решений); в силу ритуалов, связанных с работой, отдыхом, лечением, сексуальными отношениями; наконец, в волшебные силы власти и некоего ассоциированного с нею верховного Разума. Думаю, здесь излишне упоминать об идолопоклонстве и архаичных церемониалах в политической жизни. Созданный белыми тип социального организма есть торжество даже не Спектакля, а магического ритуала. А что такое магия текста и языка – едва ли не основное в сегодняшней литературе, где верные сочетания слов, культовые темы, узнаваемые образы считаются критериями её качества? И ведь ровно те же средства применяются в пропаганде и в других гипнотических сеансах послушания, проводимых властью. Тут как раз впору вспомнить о социомагии, открытой русским анархистом Вольфом Гординым за десятилетие до путешествия Петровича, – о комплексе приёмов, используемых религией, системой образования, политической теорией и государственной властью для поддержания масс в повиновении. В их число входят как всевозможные заклинания, угрозы, проклятия, наказания, похвалы, благословения и вознаграждения, так и «номинализация» и «деноминализация» (наименования и переименования), «колоссализация» (увеличение объёма понятия), «монизация» (соединение в одном), «конверсализация» (переворачивание знака понятия) и др. К магическим действиям Гордин относил также пропаганду и агитацию, которые в нашем мире являются базовыми процедурами электоральных ритуалов.