Размер шрифта
-
+

Афонские рассказы - стр. 3

Молодой неопытный монах решил обратиться по этому вопросу к духовнику обители – почтенному старцу Евфимию, поделиться своими сомнениями и получить взамен вразумление и добрый совет.

После окончания вечерни он договорился с ним о беседе и, выстраивая в уме предстоящий диалог, пошел на трапезу…

– Что ты хотел спросить у меня? – Отец Евфимий был очень добрым, благообразным и рассудительным монахом. Его любили все, и слово его редко кто осмеливался нарушить. Сейчас они, после повечерия, стояли на левом клиросе в соседних стасидиях и беседовали.

– Я не могу понять, почему Господь призвал меня в монахи? Как ни стараюсь я смирить себя, ничего у меня не выходит. Даже на маленькие замечания я реагирую нетерпеливо, а иногда даже и злобно. С таким характером, как у меня, можно жить только в пустыне, подобно дикому зверю. Пусть я никого не трогаю, и меня пусть никто не трогает. А иначе, отче, я больше не могу – сердце мое изнемогает от постоянных обид. Я понимаю, что это неправильно, но ничего не могу с этим поделать.

Отец Евфимий подумал немного и размеренно, как бы вкрадчиво, начал свое вразумление:

– Ты понимаешь, какое дело, Григорий, смирение и кротость – добродетели разного порядка. Кротким может быть не каждый. И даже, я тебе скажу, далеко не каждый. А вот смириться под силу всякому человеку.

– Да, но ведь смирение – это именно кроткое перенесение обид без какой-нибудь потери душевного мира. А я и обид не переношу, и душевный мир теряю. Какое же тут смирение!

Отец Евфимий продолжил:

– То смирение, о котором ты говоришь, – это дар Божий и признак святости. Человеческими силами такое смирение не стяжать. Мы можем только своими делами показать Богу свое произволение и желание прийти в такое состояние, а уж только от Него зависит, кому раздавать Свои благодатные дары. Но, помимо смирения-дара, есть еще и смирение-делание, когда мы принижаем себя как в собственных глазах, так и в глазах других людей. И даже если ты, Григорий, не можешь смириться с нудными поучениями отца Гервасия, ты можешь, по крайней мере, смириться с тем, что ты никак не можешь с ними смириться.

– Я не силен в таких вещах, отче. – Григорий стал жалобно просить духовника благословить его на пустынножительство. – Там мне будет спокойней – исихия [1]. Буду плести четки и есть свой скудный хлеб, молясь Христу в глубокой тишине.

– Понимаешь, какое дело, – отец Евфимий всегда пребывал в каком-то покое, в другом состоянии духа Григорий пока его не видел, – то, что ты осознал свою неспособность к послушанию, – это признак смирения. Но твое стремление в пустыню есть признак уже демонической гордости. Ты хочешь убежать сам от себя, от своей неспособности смиряться.

Страница 3