Афганский Караван - стр. 4

В 3.30 пришел Саид Абдулла, и я вдруг сделалась молчаливая. Мы сидели за столиком у окна и смотрели на парк Принсез-стрит-гарденз. Мало-помалу я рассказала ему о старом доме, откуда мы уехали год назад, о моих домашних животных в деревне – и о брате.

– Мне очень-очень жаль вас, бедное дитя, – промолвил он с таким сочувствием, что я расплакалась. Он переменил тему и заговорил о родных местах, о форте на «ничейной земле» в Хайберском проходе, где он жил, и, заслушавшись его рассказов о соплеменниках, я забыла про свое горе.

Когда он повел речь о воинах на его родине, взгляд у него стал напряженным, испепеляющим, но, едва он вспомнил о матери и сестрах, его глаза наполнила прямо-таки женская мягкость.

Время пробежало очень быстро, подобно всякому счастливому времени, и мы оглянуться не успели, как настала пора прощаться.

– Неужели и правда пять часов? – спросил мой друг, и меня обрадовало, что для него тоже время прошло незаметно.

После этого мы встречались почти каждый день: ездили на Брейд-хиллз, где шла игра в гольф, пили там чай в отеле и были до смешного счастливы. Тем не менее он, хоть и всегда с нетерпением ждал встречи и ему явно было хорошо в моем обществе, никогда не целовал меня и говорил только о повседневных вещах. Когда мы прощались, он подносил мою руку к губам. Теперь он не был похож на восточного шейха из кинокартины! Он не произносил таких слов, какие произносят в фильмах, и даже не говорил мне, что я ему нравлюсь, хотя по его доброму, заботливому отношению я чувствовала, что это так. Иначе ему бы не хотелось видеться со мной так часто.

Примерно в это время, через несколько месяцев после нашего знакомства, мой отец сказал, что хочет поговорить со мной.

Из Франции, объяснил он, в отпуск должен приехать сын его друга детства, и два отца подумали, что мы могли бы обручиться, а когда война кончится, и пожениться. Ведь мы раньше с Роем хорошо ладили.

Я ответила, что не хочу ни обручаться с Роем, ни выходить за него.

Известно ли было уже моему отцу про Саида Абдуллу, я не знаю; если было, он вел себя очень дипломатично и хорошо скрывал свою осведомленность. Я рассказала ему про своего друга-студента. Он выслушал меня до конца и затем категорично заявил:

– Мораг, эта дружба должна прекратиться. Я запрещаю тебе видеться с этим восточным студентом, а если ты ослушаешься, непременно обращусь к университетским властям. Теперь садись и пиши, что я тебе продиктую.

Я села и написала письмо под диктовку отца, ходившего взад-вперед по комнате: