Аэротаник - стр. 82
А он улыбнулся так успокаивающе и пошел мне осторожно объяснять, что к чему. Говор его был совсем не таким, как я описываю, а очень культурный и грамотный, почище чем у нашего директора школы Зинаиды Степановны. Она, ты помнишь, любила вставлять в предложения словечки «непосредственно» и «весьма и весьма». Некоторые ученики даже считали, сколько за урок выходило. Но я, короче, передаю, то что слышал, своими словами, как могу:
– Вы, Федор Тимофеевич, будьте покойны и внимательно выслушайте меня. Да, можно, конечно, ваше состояние и болезнью определить, а может быть это и не заболевание вовсе, а определенного свойства, так сказать, миссия, данная природой вам одному. Мы пока еще не пришли к единому мнению. Но для нас, ученых, это прежде всего уникальный эксперимент. Чтобы вас не шокировать, я думаю, прежде всего предложить вам выпить такую жидкость… в общем ту, что предупреждает психтравму и шок.
Тотчас дама в змеиной чешуе, улыбаясь, подошла к шкафу, похожему на автомат с газированной водой, только весь блестящий он был такой, никелем покрытый. Нажала, значит, на кнопку, пшшш и в пластмассовый стаканчик полилась розовая жидкость, уж больно, правда, ничтожное количество. Решили, думаю, опохмелить меня, так этого маловато. Она, значит, ставит стакан на никелированную тележку и подвозит к кровати моей белой. Мужик берет этот стакан и протягивает мне. Я же не решаюсь пригубить шипучку, поскольку в мозгу моем возникло некоторое подозрение, а не запланированная ли это моим несостоявшимся зятем-шпионом, прикинувшимся студентом дружественной страны, акция, чтобы посредством особого напитка завербовать меня в свои агенты. Ведь тут вокруг меня явная заграница – вон как все блестит и белеет. Небось и таракан не пробежит по тумбочке и клопа на простыне не увидишь. Наверно, в подвале общежития оборудовали свою шпионскую точку, сюда меня и приволокли по пьяне. Тут может где-нибудь и этот изменник-зять мой прятался от дочки до поры до времени, меня поджидал, провокацию готовил, вербовал таким вот образом других несознательных. А теперь вот наркотики пытаются влить в глотку. Видя мое смятение, белобрысый поставил стакан на столик и говорит:
– Вижу, вас что-то смущает, как будто все не в порядке. Сейчас ЭВМ разберется, в чем причина.
И тут же поворачивается к огромному серебристому шкафу, напичканному кнопками и ручками всех цветов радуги, лампочками разных оттенков, мигающих как светофоры в городе, и светящимися приборами со стрелками. Садится на овальное, будто пополам разрезанное яйцо, кресло с одной вертящейся ножкой и давай нажимать на кнопки. Открывается какая-то задвижка и оттуда высовывается штуковина, оказавшаяся, как я потом понял, микрофоном. Ну, думаю, техника на проклятом западе. Белый этот четко так и отрывисто задает машине вопрос, что, мол, ЭВМ думает по поводу здоровья Федора Тимофеевича, то есть меня, и все-такое прочее. А перед этим к запястью моему прикрепил проволку – электрод видимо. Шкаф этот помигал лампочками и вдруг на минутку заглох, мигание пропало. Ага, сломалась, думаю, хваленая германская техника. Но нет. Задумался аппарат, и опять все снова вдруг засветилось, замелькало, только сильнее стрелки задрыгались, зашкаливать стали. Зашумел ящик, как котел в котельной, и, главное, даже дымить маленько стал. Но без запаха. Я специально принюхивался. Может это пар был, не знаю. И на фоне этой вот активации откуда-то сбоку лента бумажная пошла, много ее выплюнулось наружу, ворох целый. А потом все успокоилось, лампочки замигали как обычно в положении «всегда готов». Который в кресле, взял ленту и давай изучать, чего там понаписано про меня. Начал с конца и читает слева направо, передвигаясь по ленте, а все прочитанное сползает хвостом вниз, и опять куча создается на полу. Пол, кстати, не деревянный и не паркет, даже не плитка, а пластмасса какая-то светлая, твердая и с подсветкой. Голубоватый цвет. Ну, дивлюсь, как наши органы проморгали такое строительство. Это ж стройматериалы особые надо как-то доставить из ФРГ, а может из Америки. Видать все ночью делалось. А шеф-то этот, как дочитал шифровку, закивал головой своей белобрысой, заулыбался так мило, встал с кресла и говорит: