Аэротаник - стр. 73
Послевоенные годы, нужда и невозможность уладить дела с жильем в городе, заставили сделаться счастливую семью деревенскими жителями и привели сюда, на это место. Немало лет прошло и с тех пор, когда супруга Федора как-то быстро и неожиданно скончалась. Просто сердце вдруг остановилось. Осталась в семье за хозяйку дочь-старшеклассница. А теперь и ее рядом не было. Уже не один год где-то за тридевять земель, но в пределах Советского Союза, жила она со своим сыном – темнокожим трехлетним пацаном по имени Глеб. Дочери Светлане дядя Федя нет-нет, да и посылал переводом от трех до пяти рублей на жизнь, учебу и воспитание внука. Кажется видели – один раз послал десятку, а ведь это по-старому сто рублей – большие деньги.
Из какой страны был зять, дядя Федя толком сказать не смог бы, спроси его кто-нибудь. Да и не было зятя давно уже в нашей стране. Впрочем и свадьбы никогда тоже не было. В паспорте Светланы отсутствовала известная отметка. Зять – это было условное имя, а настоящего дядя Федя не помнил. Светка с дитем в деревне не появлялась и вроде никому о последствиях экзотической связи не рассказывала. Про зятя Федор Тимофеевич заикался лишь вскользь. Однако все обо всем знали (откуда?), но деликатно помалкивали в присутствии Федора, не задавая провокационных вопросов.
Раз в году дядя Федя доставал из сундука свой довоенный двубортный костюм «Бостон» и, облачившись в этот навсегда измятый грубым деревянным сундуком антиквариат, отправлялся по железной дороге в путешествие к дочке и внуку, предварительно купив два кулька пионерских конфет и подушечек. С собой у него всегда был ранее принадлежавший теще, тоже ныне покойной, фанерный чемодан, обшитый ею серым сукном когда-то еще до войны.
С наступлением первых теплых и светлых дней, дядя Федя всегда любил греться на солнышке и общаться с людьми, устроившись на бревнах, сваленных у дороги недалеко от его дома. Его появление было одним из первых признаков грядущего потепления после холодной и нудной зимы. Сидел, покуривал «Север», изредка поплевывая слюнявыми комочками бумажной гильзы. Подошла соседка – бабка Калачиха – и первой узнала, что дядя Федя планирует очередную поездку к дочери. Поболтав со старухой о том о сем, он между прочим сообщил ей и день возвращения, что мол не позже Иванова дня вернется из поездки. По приезде же обещал Калачихе починить собачью конуру, а ее зятю, проживающему в соседней деревне – разбитую по пьяне гармонь. Мальчишки, как всегда, носились тут же рядом, кто с мячом, кто с буксовкой.
В 2000 году таких игрушек, наверно, уже не будет даже в музеях. Делалась она обычно из ненужной, большой и увесистой, тракторной шестеренки с зубцами и толстого металлического полутораметрового прута, один конец которого закреплялся в отверстии будущего колеса буксовки, а край другого превращался с помощью кувалды и тисков в ручку, вроде той что крутят шарманку или поднимают ведра со дна глубокого колодца. С буксовкой преодолевали различные препятствия – ручьи, овраги и грязные лужи. Такие удивительные игрушки делал ребятам и дядя Федя, благо развалившейся сельскохозяйственной техники вокруг было хоть пруд пруди. Несколько ребят, за зиму подросших, почувствовали тоже естественную потребность заиметь подобный вездеход. Нужна была помощь взрослых, а для осуществления мечты бывший учитель музыки был, как никто другой, самым перспективным объектом переговоров. Договор был сделан. Слово за слово, смена темы разговора, и опять рассказы об успехах космонавтики, прогнозы будущих космических экспериментов, болезненная тема «Есть ли жизнь на Марсе». С удивительными подробностями дядя Федя вдруг взялся пересказывать нам «Аэлиту». Книжки такой в библиотеке мы не видели. Периодически учитель доставал из кармана широких, наверно как у Маяковского, штанин бутылку московской и перед тем как сделать глоток, предупреждал нас: