Адвокат’essa, или Поиски Атлантиды - стр. 45
Вот и телефон. Будка пуста. Аппарат работает. И трубка, и шнур – все на месте. Рука дрожит, и две копейки никак не вставляются в прорезь автомата. «Вот появился бы духовой оркестр на улице и заиграл марш какой-нибудь бодрый. Гренадерского полка, например. Ага, Гренадерского. Держи карман шире. В лучшем случае – «Прощание славянки» или, что более вероятно, «На сопках Маньчжурии» – «Тихо вокруг, это герои спят…». Про погибших героев. Потому что после этого телефонного разговора мне только и останется слушать про «погибших героев». Я набрала номер. Диск был старый и вращался с трудом, да и рука моя дрожала. Раздался щелчок, потом несколько гудков. Никто не отвечал.
«Все, сейчас положу трубку, не могу больше. Страшно!» Живот просто свело, а под ложечкой образовался какой-то провал. Вдруг трубка ожила, и я услышала сердитый, как мне показалось, голос:
– Петров слушает!
Я проблеяла в трубку:
– Добрый вечер, Александр Борисович, я вернулась с турбазы сегодня утром, вот звоню вам…
– Ты знаешь, – сухо и строго, словно школьный учитель нерадивой ученице на уроке, произнес А. Б. – Извини, я сейчас занят и не могу с тобой разговаривать. Перезвони в другой раз.
– Хорошо, до свидания, – это из моего рта вылетели такие звуки.
Странно, что рот был способен еще что-то произносить. Как ужасно оказаться в таком положении незаслуженно обиженного и отвергнутого человека. Боже мой, как ужасно! Под звуки «похоронного марша» внутри меня я вышла на улицу и поплелась, дура, в сторону суда. Поднималась по крутой сопке словно тележка подъемника по канату в горах, движущаяся автоматически, потому что ее какой-то механизм тянет. Невидимый канат тянул меня вверх. Зачем? Чтобы еще больнее было? Или попробовать что-то изменить? Жизненного опыта для подобной ситуации – ноль, никаких представлений о правилах «техники безопасности», которой меня так усиленно обучал папа, не было. А кто и кому раздал в этой ситуации пресловутые «неоплаченные векселя»? Ответа нет. Опыта нет. Правил – нет. Знаний – нет.
А какой-то дурацкий предательский канат тянет меня-тележку вверх. И глупая надежда живет в какой-то единственной клеточке моей. И внутренний всхлип-вскрик вопрошает: «Как же так, за что, почему, что я ему сделала, зачем он так со мной? Мама!!!»
А вот уже и макушка сопки. Вот уже и вход в бомбоубежище, где я две недели назад намеревалась превратиться в мумию, вот уже напротив – открытая дверь в здание суда. Освещенный коридор. Освещенные три окна на первом этаже в петровском кабинете. Наискось мне видно, что окна зашторены. Я даже вижу – по тени на полу в коридоре, что дверь его кабинета распахнута. Это необычно. Так почти никогда не бывало. Только когда он меня встречал, дверь находилась в таком положении. Уже несколько секунд я стояла и смотрела, оцепенев, сквозь закрытую вторую половинку застекленной двери суда. И в следующее мгновение увидела сияющего Петрова, почти выбежавшего из своего кабинета. В руке он держал чайник. Лицо как у мальчишки – раскраснелся и что-то кому-то громко проговорил из коридора, продолжая, видимо, начатую фразу: