Адвокат амазонки - стр. 22
«Болван! – орал он. – Ты что, вообразил себя вторым Пикассо? Будешь всю жизнь картинки малевать?» В общем, разговора тогда не получилось. Но мой отец не из той породы людей, что отказываются от цели при первом же препятствии. Едва остыв, он извинился передо мной и начал обработку уже в другой манере. «Художник – это не профессия, сынок». – «Что же это такое?» – «Баловство – вот что. Профессия должна кормить человека. Тем более ты – мужчина. Настанет время содержать семью, что ты сможешь предложить жене и детям? Свои картинки?» – «А почему бы и нет? Картины, между прочим, тоже продаются и покупаются». – «Я тебя умоляю! Опустись на землю. Все художники – романтические чудаки, которые живут на гроши в жутких условиях, и если получают признание, то только после смерти». Я в корне был с ним не согласен, но он шел в наступление, как танк, подминая гусеницами мои надежды. «Мне даже сказать кому-нибудь будет стыдно. Мой сын работает... о боже! Художником! Это все равно что признать то, что ты у меня – лоботряс и бездельник». Однако странное у моего отца было мнение о работе художника! «Я так долго мечтал, что ты, когда вырастешь, станешь врачом-онкологом». – «Онкологом? – испугался я. – Это что, лечить рак?» – «Тебе не нравится? Хорошее перспективное направление. Там можно неплохо устроиться. Главный врач окружного диспансера – мой давний друг». – «Пап, конечно, спасибо тебе за заботу. Но рак?! Кошмар какой-то. Боюсь, не потяну». Через два дня отец капитулировал, но не до конца. «Черт с ней, с медициной! – сказал он, поднимая руки в показном смирении. – Не дано, так не дано. Я подумал и решил: иди в дизайнеры! А что? Там, говорят, сейчас хорошие деньги платят. Кроме того, с утра до ночи будешь рисовать». – «Да? – усмехнулся я. – Рисовать? Шкафчики, пуфики для богатых идиоток? Нет, дизайн – это не по мне. Я хочу быть художником, пап!» Отец долго уговаривал меня: то добром – обещая материальную поддержку на время учебы, бабушкину квартиру и деньги на отпуск, потом срывался, угрожая выставить меня за порог, сжечь мои холсты и кисти, оставить меня без копейки. Мать все больше молчала, и вообще в последнее время она стала какой-то грустной, неразговорчивой. А за день до того, как я подал документы в художественное училище, ей поставили страшный диагноз. Рак!
Конечно, я забрал документы обратно. Во мне жило тогда странное чувство, что мое решение может что-то изменить. Отец если и обрадовался, то не подал виду. Он подсуетился, подключил свои давние связи, и к концу лета я стал студентом медицинской академии. Понимаю, что мои мечты, которые я лелеял в промежутках между лекциями по анатомии и походами в морг, найти средство против рака, были наивными, как у ребенка. Я терял маму и понимал это с неотвратимой ясностью. Вся наша медицинская родня, все наши связи и главный врач в онкологическом диспансере были бессильны против ужасного недуга, который точил мою мать. Сначала ей отняли одну грудь, затем вторую, но радикальные операции и последующий курс химиотерапии результата не дали. Окружающие ткани и лимфатические узлы оказались поражены. Мы бессильно наблюдали за ее мучительной агонией. Это было ужасно.