Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память - стр. 67
Справедливость требует, впрочем, признать, что Саблин имел и среди черноморских офицеров не только сторонников. «В Черном море им как будто бы были недовольны… Кто? Поклонники Трубецкого, кажется, начальником которого Саблин был и который, вероятно, против Саблина интриговал», – задумывался адмирал Пилкин. Но если смену Саблина Трубецким можно приписать Колчаку лишь под большим сомнением, то уход боевого адмирала с Черного моря, похоже, не допускал двух толкований. «Колчак Саблина не оценил, и М[ихаил] П[авлович] ушел “по соображениям принципиальным”, – вспоминает Пилкин. – Я его встретил в Гельсингфорсе. Он мне начал рассказывать. Я был на его стороне, но, конечно, надо выслушать обе стороны». Разумеется, и Командующий флотом имел свои основания и аргументы в этом конфликте, хотя сам конфликт все-таки, как представляется, делает мало чести адмиралу Колчаку.
И это столкновение, судя по всему, было далеко не единственным. «В адмиральском кабинете, в открытом море на мостике, всюду, где впервые появлялся адмирал, происходили драмы», – вспоминал флаг-офицер Колчака; а другой моряк рассказывал, что «молодежь восторгалась адмиралом, а люди постарше только кряхтели и желали ему от души сломить шею». И все-таки основания для восторгов, несмотря на любые драмы, были у многих, – тех, кто, несмотря на рутину тянущейся уже два года войны, сохранил огонь в душе и неуспокоенность.
Посмотрим хотя бы на тот же бой с «Бреслау» 9 июля 1916 года. Выносимый сегодня приговор Колчаку («тактические просчеты командующего флотом наложились на откровенно слабый оперативный замысел поисковых действий», «личные тактические просчеты А.В.Колчака привели к срыву решения поставленных задач» и т. п.) совершенно игнорирует еще одно из следствий этого боя, разумеется, не имеющее отношения к тактике или оперативной мысли, но от этого не менее значимое. Речь идет о психологическом эффекте решительных действий Колчака, который, не успев по-настоящему принять командование таким сложным механизмом, как целый флот, при первом известии о появлении опасного врага лично бросился ему наперерез.
С этой точки зрения были не столь уж важны и тактические ошибки (действительные или мнимые), и даже сам результат боя: ускользнул ли «Бреслау» или был бы потоплен – это не могло уже изменить ореола, окружившего фигуру Александра Васильевича с первых же шагов на новом поприще. И потому не стоит удивляться, что легенду, будто адмирал «прямо из купе вагона сел на судно и вывел флот в море для исполнения боевой задачи», поддерживал даже офицер, служивший в штабе Колчака. Для легенды дело было не в деталях, а в духе решимости, риска, инициативы и – что очень важно! – личного участия в боевых операциях, который отныне неразрывно был связан с именем Колчака. Не нужно, конечно, считать, что дух этот был чужд «черноморам»; но не нужно и пренебрегать эффектом такой «визитной карточки» молодого и незнакомого им адмирала. «… Встреченный предубежденно черноморцами, обидевшимися, что их едет учить балтиец, он сумел своим тактом (это, кажется, все-таки не совсем заслуженная Колчаком похвала. – А.К.), а главное, решительными активными действиями, сломить этот лед и расположить к себе сердца новых подчиненных (не всех, но многих. – А.К.)», – свидетельствует современник.