Адам Протопласт - стр. 65
Ну, вы знаете, в «6 из 49» надо было угадать минимум четыре цифры, чтобы выиграть деньги, в «5 из 36» – минимум три. Какое-то время за отгадывание максимума в каждой из лотерей – по шесть и пять номеров соответственно – выплачивали ровно по десять тысяч рублей.
В советские времена это была своего рода магическая цифра, ей определялся уровень настоящего богатства.
В перестроечное безвременье максимальные выигрыши стали варьироваться по суммам. Хотя я этот момент плохо помню, могу и ошибаться.
На выигрышах в меньшем количестве номеров выплаты определялись в зависимости от призового фонда и количества победителей. Иногда за три угаданных номера в «5 из 36» можно было получить максимум полтинник (что вообще-то тоже неплохо по советским временам). Иногда – тысячу с лишком.
В «6 из 49» выигрыши всегда были больше, даже на минимальных четырёх номерах. Однако в ту осень 1981 года выигрыш по четырём номерам лотереи «6 из 49» оказался достаточно скромен – всего по четыреста с чем-то рублей на каждого угадавшего.
Впрочем, должен тут же оговориться: скромен по сравнению с тысячными выигрышами, на которые можно были приобрести автомобиль или хотя бы мотоцикл, но просто огромен по меркам зарплаты воспитательницы детского сада.
Помнится, Мария Анатольевна даже что-то вроде удивления изобразила в тот момент, когда Павлик преподнёс ей самостоятельно купленный и заполненный билет. Он и денег на него не просил у матери. Набрал по микрорайону пустых молочных и пивных бутылок, чем забавлялась тогда вся детвора (и не только), сдал – и вот вам, пожалуйста, получите выигрыш.
Это была одна из немногих прорвавшихся сквозь её броню эмоций. Немногих за всю жизнь.
К удивлению сомневавшихся бабки с дедкой («Э-э, да неправильно что-нибудь Пашка заполнил, вот увидишь!»), деньги Марии в Сберкассе выплатили все разом, до копеечки. А она, чистое советское создание, тут же, не выходя из здания, лишь засунув в сумочку червонец на продукты, положила оставшуюся сумму на книжку.
До Пашиного совершеннолетия.
Червонец благополучно был истрачен в близлежащих магазинах, а оставшуюся сумму, которая к моменту распада СССР выросла на порядок, ни Мария Анатольевна, на сам Павел никогда больше не увидели. Она сгорела в приснопамятный период обесценивания денег.
Но дело не в этом. Дело в том, что Павлик почувствовал тогда за собой нечто особенное. Талант – не талант, дар – не дар, но что-то такое, чем можно ковыряться в пахучей туше вечности и изымать из неё некоторые преимущества вместе с правдивыми определениями реальности.