Адам Протопласт - стр. 15
Павел помнит его очень плохо и не испытывает сейчас ни малейшего желания встретиться с ним. Хотя вроде бы отец жив и обосновался в каком-то южном российском городе – то ли Краснодаре, то ли Ростове.
Сведений о его смерти к нему не поступало. Впрочем, откуда им поступать? С новой семьёй (или сколько их там?) ни Павел, ни его мать никогда отношения не поддерживали. Знакомиться со сводными братьями и сёстрами – а они определённо есть – он не испытывает ни малейшего желания. Разыскать их ему даже в голову не приходит.
Забавный момент: у моего отца тоже был внебрачный ребёнок. Якобы он сделал его во время службы армии – а служил он в стройбате где-то под Красноярском в конце шестидесятых – начале семидесятых.
Моего бедового отца даже в нормальный вид войск не взяли – лишь в стройбат.
Узнал я об этом совсем недавно, от сестры отца тёти Оли. Даже не знаю, стоит ли воспринимать эти слова всерьёз. Тётка могла нафантазировать что угодно.
Он должен быть года на три-четыре старше меня. Мужчина эта или женщина – я не знаю. И не хочу знать. Мне это существо не интересно.
Всю свою жизнь Павел прожил с матерью, воспитательницей детского сада. В советское время она успела получить однокомнатную квартиру, что им двоим вполне хватало. Второй раз замуж мать не выходила и даже ни с кем не встречалась – по крайней мере, Павлу о таких случаях не известно. Его мать была тихой, неразговорчивой женщиной, которая молча тянула свою лямку и не ждала от жизни никаких откровений.
С Павлом меня роднит только одно – семейная нищета. Никаких автомобилей и даже велосипедов. Никакого отдыха в Крыму, на Кавказе и уж тем более за границей. Скромнейший выбор одежды и питания.
А вот детство было у него поспокойнее. Без пьяного отца и семейных скандалов. Так что психика у Тимохина, рискну предположить, более устойчивая.
Мать умерла три года назад. Павлу было уже за сорок, это не тот возраст, чтобы впадать в горькие терзания.
И вправду, он пережил кончину родительницы достаточно спокойно, хотя что-то такое жутковатое однажды накатило. Всё-таки, помимо своей воли, он был очень привязан к ней. От личностных перфокарт никуда не деться и ему, хотя всю свою жизнь он построил на избавлении от них.
После смерти матери Павел нашёл в одном из ящиков серванта тетрадку с её стихами. Наивная, глуповатая графомания с есенинскими переливами об ивушке под окном, лиловом деревенском рассвете и святой, благословенной Руси.
Находка привнесла какие-то новые смыслы в понимание этой женщины. Впрочем, радикально они не выходили за рамки того представления о ней, что гнездились в нём с раннего детства.