Адам и Ева против химер - стр. 7
– Не думаю, – ответила Лёля. – Он сиделку себе ищет, Алёна Фёдоровна. Вы готовы быть у него сиделкой?
Алёна Фёдоровна огорчилась и даже как-то обиделась:
– Ой, Лёлечка, ну почему сиделка? Не хочу я сиделкой. Я, Лёлечка, музой… Чтобы художники – картины, а поэты – стихи. И выбор у меня есть, ты же знаешь. Зачем мне быть сиделкой?
– Так не выходите к нему. И на звонки не отвечайте, – жёстко посоветовала Лёля.
– Тогда у меня уже выбора не будет.
– Зато никто и жаловаться не станет. Видите, у вас есть альтернатива. А это всегда лучше, чем безвыходная ситуация.
– Завидую я тебе, Лёлечка, у тебя и в жизни, и в доме так правильно. Все выученные, воспитанные… Кот лежит дрессированный на кресле, не мечется по квартире, муж дрессированный – знает, куда войти, откуда выйти… И сны тебе тревожные не снятся…
Алёна Фёдоровна ушла задумчивая, даже не попрощавшись. Так же непонятно, как и появилась. Вернувшись, Лёля застала давящегося смехом Аркадия.
– Вот я бы ещё не знал, куда мне в родном доме войти и откуда выйти. Какой я у тебя… дрессированный…
Аркадий снова попытался подавить приступ смеха, но безрезультатно. Лёля захохотала вместе с ним:
– Ты подслушивал?
– Так она шепчет громко, подслушивать не нужно. А я смирно сидел. Дрессированно…
Почему-то в эту ночь Лёля спала плохо, встревоженная разговором с Евой. Она долго перекатывалась с одного бока на другой рядом с Аркадием в постели, пыталась считать овец, и приятно думать, на что она потратит заначку, куда каждый месяц откладывала по сто долларов на прекрасное будущее. В смысле, когда это прекрасное будущее наступит и насколько оно будет прекрасным.
Но в голову настойчиво лезли предательские, совершенно нерациональные и непрактичные мысли: а вдруг Ева права? И есть что-то более важное, чем стабильная жизнь по незыблемым правилам. И, может, не сам человек строит свою судьбу, а есть что-то свыше. И оно, это свыше, лучше тебя знает, что тебе нужно, и его можно об этом просто попросить.
Такие вот мысли мучили стабильную Лёлю, потрясая основу её мировоззрения, и, в конце концов, не выдержав, она тихо встала и вышла на кухню.
Хотя Лёля могла просто взять с аптечной полки любое снотворное, она решила, что горячего молока для борьбы с бессонницей будет достаточно. Пока грела, смотрела бездумно в поднимающуюся белую пену. Запах горячего молока напомнил детство. Как-то Ева привела её к старому дому с пыльным затёртым временем барельефом. Им исполнилось лет по шесть, кажется. У подруги тогда был очень таинственный вид и две торчащие в разные стороны тугие косички. Они стояли перед домом, высоко задрав головы, всматриваясь в щербатую стену.