Ад & Рай - стр. 44

Собеседник мягко тронул её за плечо. Раэль очнулась от мыслей.

– Нас не волнуют люди. – Он округлял окончания слов: так говорят те, что учили арамейский в Раю, а не на Земле. – Ты знаешь, ЧТО нам нужно. Тараканов не убивают атомной бомбой… прекрати громить города из-за охоты на двух человек. Просто иди и реши проблему. Как можно быстрее.

Он поднялся из-за стола, дав понять – разговор закончен.

…Небо было похоже на взрыв. Красные, жёлтые, розовые всполохи – стоишь и любуешься, слушая шум морского прибоя и крики чаек. Красота. Недаром греки, в древности основавшие этот город, говорили: «Увидеть Напуле – и умереть»[18]. Публий – худой бородатый старик со смуглой от солнца кожей, сидел на нагретом камне у пристани, дожидался своих матросов. Но эти негодяи, судя по всему, не торопились вылезать из жарких постелей портовых гетер. Напуле славился продажной любовью по всей империи – сюда приезжали из Рима и даже из Сиракуз – местные девушки истекали похотью, как соты мёдом. Публий, признаться, тоже не устоял – сам только что омывал чресла в термах времён Суллы[19]. Опробовал zazuzzi, новинку из Паризия. Удивительная вещь – по краям ванны стоят опытные женщины и, булькая, дуют в воду из оловянных трубок, вызывая множество пузырьков… приятно понежить тело.

– Эй, кому осьминоги! Свежие осьминоги! – надсадно вопила торговка – неопрятная баба, вся туника в жирных пятнах. – Только десяток сестерций… красавчик, купи жене – вкусно, не пожалеешь.

Осьминоги лежали на жаре расслабленно, не шевелясь. Они, возможно, даже были рады, что кто-то заберёт их на обед. Бросив взгляд на розовые щупальца, Публий сразу вспомнил Паулуса – спрута из зоопарка покойного Тиберия на острове Капри. Спрут восхитительно предсказывал итоги боёв на арене, когда к нему в аквариум опускали фигурки гладиаторов. Да только взбрело в голову Калигуле погадать, кто будет следующим цезарем, а Паулус сдуру выбрал бюстик его дяди Клавдия. В тот же вечер на Капри подали салат из осьминога, а дяде серьёзно влетело от злого племянника.

К «осьминожнице» подошла торговка оливками. Обе перемигнулись.

– Слышала новость? – шепнула вторая, перебирая оливки. – Наш пятикратно пресветлый цезарь сделал сенатором своего коня Инцитата. Сенат не возражает. Конь омыт благовониями, корректно ржёт и исправно голосует за предложения великого цезаря. Ну, так трактуют в Сенате любезные повороты его прекрасной головы[20].

– О, если бы это зависело от меня, я бы весь Сенат заменила стадом отборных скакунов! – «Осьминожница» обмахнулась веером из голубиных перьев. – Кстати, скоро так оно и будет – как минимум десяток сенаторов подали прошение признать их лошадьми и записать в конюшню Калигулы. А что? У Инцитата свой дворец с прислугой, золотая поилка и ясли из слоновой кости, жемчужная сбруя