Абьюзер - стр. 23

И я терплю. Лежу. Не двигаюсь. Закрываю глаза и мысленно отрываюсь от тела. Словно меня нет.

А ведь раньше я чувствовала что-то. Было тепло. Было даже удовольствие. Но теперь – только боль.

И я знаю: это не про тело. Это про страх. Про ненависть к себе, которую он во мне вырастил. Про то, что любовь нельзя построить на стыде. Только я узнала это слишком поздно.

Первая мысль о свободе

Все чаще я ловлю себя на одном и том же: я стою у окна, в полном молчании, и думаю – а что, если просто уйти? Не громко. Не скандально. Просто встать и уйти. Открыть дверь и исчезнуть.

Раньше мне казалось, что я не смогу. Что без него – провал. Тьма. Ничто. Он говорил это так часто, что я начала в это верить. Что только рядом с ним я защищена. Что мир – опасен. Что люди – хищники. Что мне повезло, что он меня «выдерживает».

Но теперь, когда я смотрю в окно, я впервые вижу не опасность. Я вижу дорогу. Я вижу жизнь.

Не легкую, не сказочную. Но свою.

Я не знаю, когда во мне появилась эта мысль. Может, в аптеке, когда женщина сказала «если что – я просто буду». Может, в церкви, где я впервые услышала себя. А может, когда Влад снова сказал:

– Ты опять ела ночью? Ты думаешь, я не слышу, как ты потом в туалет идешь?

Я не ответила. Я просто смотрела на него – и думала: а ты не слышишь, как я умираю каждый день рядом с тобой.

Эта мысль не громкая. Она не требует немедленного действия. Она – как тихий внутренний звон. Как колокольчик в густом тумане.

Я не собираю чемоданы. Я не покупаю билеты. Я просто впервые в жизни допускаю, что могу уйти.

И от одной этой мысли – становится легче дышать.

Я не знаю, когда это случится. Но теперь я знаю, что это возможно.

В тот день я снова пошла в церковь. Было тихо, спокойно. После службы я осталась поговорить с женщиной, которую недавно встретила. Ее звали Оля. У нее маленький сын, муж ушел от нее, когда она была на четвертом месяце.

– И как ты справилась? – спросила я. Честно. С замиранием внутри. Я не знаю, зачем спросила. Может быть, хотела проверить, выживают ли вообще люди после такого.

Она усмехнулась, горько и светло одновременно.

– Сначала никак. Я неделю просто лежала. Не ела, не пила, просто тупо смотрела в потолок. Потом пришла подруга, поставила поднос с едой и сказала: «Если ты не поднимешься – я сама тебя вымою и покормлю». Я тогда впервые за долгое время заплакала не от боли, а от того, что кто-то остался рядом.

Я слушала ее и удивлялась: в ее голосе не было жалости к себе. Только сила. Сила, которую не кричат, а носят в себе.

– Потом началось. – Оля улыбнулась. – Кто-то привозил памперсы, кто-то помогал донести коляску до маршрутки. А однажды знакомый бывшего мужа, да, тот самый друг, который раньше только бухал с ним, просто привез мне мешок детского питания. Сказал: «Не принимай это как помощь, просто пусть ребенок не голодает». И исчез. Я тогда поняла, что чужие люди могут стать ближе, чем семья.