Абьюзер - стр. 13
По ночам я молилась, чтобы он пережил эту ночь, потому что именно после сумерек и особенно под утро температура падала еще ниже.
Я умоляла пустить его в дом. Хоть на одну ночь. Дед не разрешал. Слова были те же, что всегда: «Это моя территория». Только на этот раз он смотрел слишком спокойно. Слишком легко согласился, когда мама взмолилась всерьез. Слишком быстро махнул рукой: «Да пусть живет в сарае». И я, глупая, поверила. Мне было одиннадцать, я хотела верить.
Я укутала Рэма в шубы, подложила под бок старую куртку, натаскала тряпья. Он свернулся клубком, положил голову на лапы и посмотрел на меня, как будто все понял. Как будто заранее знал. А я пообещала, что буду рядом. Всегда.
Утром я нашла его в сугробе. Он был твердый, как ледяной брусок. Глаза – открыты. Пена на губах. Его вынесли. Выбросили. Как хлам.
Я закричала. Кричала так, что потрескались небеса. Меня рвало от этой боли – чистой, первобытной. Я прижимала его к груди, умоляла: «Дыши… Прошу, только дыши…» Обещала все, что могла – что буду рядом всегда, что никогда больше не оставлю, что все будет хорошо… Только бы он вдохнул. Только бы моргнул. Я гладила его по мордочке, и все повторяла, шептала, молила, как заклинание: «Пожалуйста, живи…»
А в окне – дед. Стоит. С кривой ухмылкой. Смотрит, как я реву в снегу, как душа моя ломается на куски. Он знал, что делает. Он хотел это увидеть. Он кормился этим.
Мама вышла, взяла меня за плечи, оттащила, укутала. Сказала: «Он не мучился. Замерз быстро». Но я не верила. Потому что не так умирают ангелы.
А потом она пошла на кухню. Варить обед. Для всех. Включая его. И в тот момент я поняла: даже если ты свет, ты все равно проигрываешь, если ужинаешь за одним столом с тьмой. С того дня я больше никого не просила о защите.
Это было так давно… И все же это воспоминание возвращается ко мне снова и снова – как будто я проваливаюсь сквозь трещину времени прямо туда, в ту реальность. В ту точку боли, где все остановилось.
Я сижу на холодном снегу на коленях – онемевших, мокрых, будто не моих. В моих ладонях – он. Уже не теплый. Почти каменный. Еще чуть-чуть – и застынет совсем. Если приглядется, то может показаться, что его ушко дергается, еле-еле. Или мне это кажется? Но дыхания… нет. Совсем.
– Дыши. Прошу тебя… просто дыши… Прости меня… Прости меня, Рэм… Прости меня, мой ангел, это я виновата… Я обещала, но не уберегла тебя… А теперь… Дыши. Прошу… просто дыши…
Он не двигается. Его глаза приоткрыты, но там уже нет взгляда. Я глажу его между ушами, как делала всегда, когда он засыпал у меня запазухой, когда я его грела своим телом.