Абортарий - стр. 8

Вот какой Киев теперь – пестрый и разукрашенный. Будто подвергся акварельной бомбардировке.

Да, именно бомбардировке. Сравнение из прошлого, знаю. Непонятное и странное сейчас. Как ни борись, а дремучие мужланские гены иногда дают о себе знать.

***

А вот Киев прошлого являл собой достаточно жалкое зрелище. Обильное нагромождение безликого бетона, окутанного сизым дымом. Люди только тем и занимались, что лихорадочно бегали туда-сюда, толкались, ругались. Заняты они были одним – деланьем денег. И деньги у них водились. Но далеко не у всех. Люди карабкались к хорошей жизни, но зачем она им – и сами не знали. Им было привычно в старом грязном болоте, коим значился город.

Не то, что сейчас. Цветастое загляденье.

Не считая жуткого «Пенисного кольца со штопором-закруткой» и Дома Матери.

***

Киев раньше напоминал дряхлую прокуренную грымзу. Сосуды дорог в изломах и трещинах. Покосившиеся дома, как видавшие виды, подгнивающие зубы. А небоскребы в центре имели вид побрякушек, не столько необходимых, сколько ради моды – раз в других городах есть, то и в Киев нужно. Грымза боролась со своим естественным оволосением, безжалостно сравнивая с землей парки и скверы.

А все потому, что населяли город люди тупоголовые и примитивные. Они не понимали, не любили, не ценили его. И вместо того, чтобы быть милой и добродушной бабулькой, город был придирчивой и ворчливой грымзой.

***

Исторические сведения я почерпнул из папиных бесед. Он любил рассказывать о прошлом. Но еще больше он любил напоминать о теперешнем положении вещей.

Папа не упускал случая повторять, что на сегодняшний день любая беременная баба вместо выпуклого пуза может с таким же нагло-отрешенным видом носить пояс шахида.

По статистике, из ста беременных баб рожают около сорока. Рожают, понятное дело, девочек. У некоторых через неделю-вторую случается самопроизвольный выкидыш. И это еще считается везением.

У второй половины беременных случается так, что начиная примерно со второго месяца – плод вдруг погибает. По до сих пор не выясненным причинам.

И всегда выходит так, что плод этот – мужского пола.

– Насколько мне известно, – говорил папа, – те бабы не предъявляют никаких претензий по поводу того, что носят в животе мертвого зародыша. Не бегут сломя голову к акушеру-гинекологу в Дом Матери. Не жалуются на судьбу. В определенный момент они перестают вообще что-либо делать. А вот с ними, наоборот, уже можно делать все что захочется. Лучше всего, конечно, – это удобрять ими почву.

Какой бы папа ни был историк, но язык не поворачивается назвать его культурным и воспитанным представителем эксклюзивного мужского рода.