Абортарий - стр. 27
Сгорбившись, быстро кивал и тихо глотал слезы.
– Мужчина владеет миром, а значит – владеет и бабами. Он создатель благ и ценностей.
Папа вдруг перестал речать возвышенным тоном, а перешел на злобное ворчание.
– Всех этих маленьких побрякушек, пестреньких вещичек и дешевенькой бижутерии, от которых они так тащатся. Натянет на себя платье, расфуфырится, расчешет волосню – и все, думает, что принцесса. Тьфу! Аж гадко смотреть бывает… Вон, идет, – показывал на какую-нибудь проходящую, вовсе перейдя на злобное сюсюканье. – Чучело чучелом. Сиськи как две горошины, жопа ровная, словно наждаком счесана. А харя! Ты глянь на эту противную харю – да ей надо в шахте работать, бессменно…
Не думаю, чтобы подобные фразы папа выдавал трезвый. Алкогольные испарения превращали его в слишком опасное животное. Делали его таким, каким он желал быть, а не таким, каким был на самом деле.
Я стыдился его. Честно. Наверно, нельзя так писать об отце, но своим поведением он причинял мне боль. И физическую и душевную.
В такие моменты лупил он меня нещадно. Он чувствовал, что я расту таким же, как он – хорошим, покладистым и пластилиновым. И любыми путями хотел воспитать меня другим.
Да, я и стал другим. Убийцей, что сбежал в морозилку.
***
Наследственно у нас закрепилось физическое, сугубо мужское воспитание. Закалка, я бы сказал. Но если дед раздавал люлей от души, они являлись прямым откликом его мятежной, вспыльчивой натуры, то отцовские подзатыльники носили чисто гормональный и воспитательный подтекст.
Ну что можно требовать от мужчины, окруженного миллионами одиноких самок, но вынужденного всю жизнь оплодотворять страшил и кикимор.
А мне и подавно – сцеживать в пластиковые стаканчики.
К тому же, напомню, папа был большим охотником заложить за воротник.
***
Был еще один эпизод, который я хотел бы стереть с памяти.
Мы с отцом, Андреем III Гостиничным, часто гуляли по городу. Он очень переживал, что не может обладать ни одной из тех девушек, которые будто нарочно вертели перед ним задницами, максимально оголяли ноги, вываливали груди, распускали волосы, красились и одурманивающе пахли.
И еще его невероятно злило, как демонстративно девушки занимались своими лесбийскими штучками, будто дразнили его, подначивали.
Все это выглядело, как жестоко спланированная провокация.
Бывали случаи, когда отец не выдерживал и переходил в наступление. Совершал резкие марш-броски. Но его гормональные атаки быстро гасились – рядом паслись охранницы, они оттягивали его подальше, едва он успевал шокировать девушку и спустить штаны.