Абортарий - стр. 19
Папа глушил меня, вместо того, чтобы просвещать. Он так усердно шлифовал мою прическу, что волосы сзади росли быстрее – от постоянно стимулирования и раздражения.
Приходилось часто стричься, а то с заросшей холкой я походил на почуявшего опасность вздыбленного шакала.
Мне приходят в голову мысли, что и сам отец мог не знать толком значения многих мудренных фразочек, которыми бахвалился передо мной.
***
Впрочем, чего греха таить, лучшие вечера семейной жизни я провел как раз в обнимку с папой. Это было время, когда мы смотрели, как цапают антилоп крокодилы. Как заваливаются отдыхать в выжженную траву сытые красномордые львицы. Как рыскают по океану акулы, остро высматривая, что бы сожрать или кого бы вспугнуть.
И возможной наследственной тяги взрывать хризантемы между нами и в помине не намечалось.
В наследство, помимо главного – кожаного мешочка помеж бедер – мне перешла коллекция дисков про животных.
Машины у меня отобрали. Как и ту, что я утопил в реке неподалеку. Дома я лишился, поскольку живу теперь в морозилке торгового центра. Чему и несказанно рад.
А вот диски. Диски, засмотренные до дыр, я особенно любил. И жалею, что утратил.
Ах, еще из наследственно – чувство вселенской вины. Оно-то точно никуда не делось.
***
В период воспитательного затишья папа решил познакомить меня с медиком Зиной.
Встреча с медиком Зиной отложилась в моей памяти, как событие странное и муторное. В ее захламленной квартире царил беспорядок, десятки котов шастали вокруг. Сигаретный туман, казалось, полностью вытеснил остатки воздуха.
Она сидела на кресле-качалке и гладила взрослого сфинкса. Кот был похож на деформированный кусок резины.
Зина подозвала меня ближе. Весьма смутно ее помню. Сухое, страшно испещренное морщинами существо. Крошечная головка на гибкой шее, покачивалась из стороны в сторону. Клок седых волос, как у обезьян-капуцинов, костлявые худые пальцы. Наглядное пособие того, во что не стоит превращаться женщине.
Умерла она, кстати, почти таким же образом, как и любовь всей ее жизни – мой прадед. Она свалилась со стула, когда протирала пыль на люстре. И сломала позвоночник. Совсем он у нее хрупкий стал. Как и в ситуации с прадедом, она просто не смогла собрать собственных костей.
***
Едва скрывая раздражение, что нельзя покурить, старая калоша махнула мне когтями.
Подойдя ближе, первым делом я закашлялся.
– Ты чего сюда пришел? – ворчливо заметила Зина. – Показать, какой слабак?
Я замахал головой, но надсадно давиться не перестал.
– Экий паинька, – с ноткой разочарования произнесла. – Твой отец тоже такой. Нежный и бестолковый рохля. Сейчас вот пыжится, пыжится, а толку никакого. И чем дальше, тем озлобленней он будет. К добру это не приведет, вот увидишь.