Абиссинец - стр. 11

Букин, взяв у Ильга две керосиновых лампы и получив под начало двух рисовальщиков и переводчика, ушел в штабной шатер чертить карты. Я пошел писать и зашифровывать сообщения Обручеву. К наградным спискам добавил Букина, Семирягу, Титова и Швыдкого «за образцовое выполнение служебного долга, обеспечившего успех миссии»: первым трем – ордена Святого Станислава 3-й степени, Швыдкому – медаль «За храбрость». Погибшим, согласно российским законам, наград не полагалось[7], хоть соверши самый героический подвиг, неправильно это, на мой взгляд.

Артамонову сначала хотел написать с той же формулировкой медаль «За усердие», а потом вспомнил, что он был у меня вторым номером у пулемета в бою и написал: «За то, что в бою с кочевниками, находясь у головного пулемета, принявшего атаку основных сил кавалерии противника, выполняя обязанности второго пулеметчика, помогал вести непрерывный огонь статскому советнику Степанову, чем обеспечил уничтожение до 300 всадников противника – достоин награждения Знаком военного ордена Святого Георгия 4-й степени».

Потом понял, что даже если я зашифрую все это, то телеграф задымится, передавая, а телеграфист сойдет с ума, поэтому ограничился списками и приписал, что подписанные наградные листы, рапорта и письма близким погибших передам пакетом с первым российским пароходом, на котором уедут не написавшие рапорта об отставке и службе в абиссинской армии.

Написал записку Лаврентьеву о том, что либо он пишет рапорт об отставке и служит в абиссинской армии, либо должен уехать в Россию. Потом посмотрел письма семьям погибших, что написал Лаврентьев, написаны они были «под копирку» и очень сухо. У доктора никого не было, а матери барона я написал, выразив свои соболезнования и то, что ее сын был образцом офицера и пользовался уважением товарищей и подчиненных, что барон всегда был тактичен и корректен, показывал пример образцового воспитания и мне искренне жаль было, что он навсегда ушел от нас, в общем, постарался написать так, как мне хотелось чтобы когда-нибудь написали и обо мне.

Уже под утро, приготовив пакет для отправки и отдельно – шифровку в Главный Штаб, лег спать, проснулся от того, что Артамонов разбудил меня и сказал, что пришел мсье Ильг (так он отрекомендовался). Я сказал, чтобы денщик приготовил нам кофе, посмотрел на часы – надо же, уже девять, но для дипломатических визитов рано. Тем не менее сам вышел встретить швейцарца. Извинился за помятый вид, сказал, что полночи писал бумаги, списки, наградные листы в Петербург, пока не привел все в порядок. Ильг сказал, что все понимает, время не позволяет отдыхать, но и он просит прощения за непротокольный визит. Обменявшись любезностями, сели пить кофе, и Ильг сказал, что он с негусом много думали над теми планами, что я и мой начштаба им показали.