Абдоминально - стр. 22

Мы поднялись на третий этаж, где находится реанимация. Я сняла путь на видео, потому что абсолютно точно в следующий раз сама не сориентируюсь в больничном лабиринте. В отделении нет посетителей и практически нет персонала. Мы дождались медсестру, с которой крёстная вчера познакомилась и попросила её пропустить меня к маме, когда я приеду. В порядке исключения за бутылку красного вина мне на десять минут выдали белый халат.

Я глубоко вдохнула и вошла, снова наивно полагая, что попаду в стерильное помещение с кучей аппаратуры, которая мониторит витальные показатели пациентов. Сплошное заблуждение. Ни одного экрана. С потолка падает штукатурка. Кровати с больными не отделены даже прозрачными шторами друг от друга, стоят рандомно по периметру. Медсестра проводила меня к маме. Я больше не смотрела по сторонам и не посчитала количество людей. Старалась не думать, что нахожусь в палате реанимации и что здесь люди, как возвращаются к жизни, так и умирают.

Мама встретила меня улыбкой и вопросом: «Что за паника? Не надо было бросать дела и приезжать, всё нормально». Если руководствоваться логикой врача, то всё идёт по плану, но в моём понимании, когда человек пятый день подряд лежит в реанимации, это не является нормой. Я впервые вижу маму в таком состоянии. У меня задрожал голос, и я не знала, что сказать, как подбодрить, боялась подойти ближе, чтобы ничего не испортить, не навредить ей.

Мама предложила мне сесть на краешек кровати, застеленной зелёной простынкой с мультяшными паровозиками, а сама приподнялась на локтях и попросила взбить ей подушку. Когда маме стало поудобнее, она вытащила из-под одеяла записку на половине листочка в клетку. Не знаю, как она умудрилась так много написать. Из всего текста она выделила жирным пин-код от своей банковской карточки и слово «тебе» в месте, где речь шла о подарке в виде серебряной цепочки на шею. Она часто покупала мне украшения и вручала их, когда я приезжала домой из Москвы. Я привезла ей браслет из красной нити с подвеской в форме дерева. Мама сказала, что наденет его позже.

Под текстом в записке нарисована полка с телевизором и рядом указано стрелочкой, где лежат бабушкины таблетки. Мама написала названия всех недостающих лекарств, которые нужно купить, вместе с ценами. Она всегда всё помнит. Без телефона. Держит информацию в голове.

– Ты как? – спросила я, перебирая в руке мамин листочек в клетку.

– Уже получше. Хочешь, шрам покажу?

Я засмеялась и кивнула. Мама подняла одеяло и обнажила живот. Она напомнила мне Фриду Кало, изображённую на автопортрете «Сломанная колонна» из-за длинной полоски белого бинта, криво приклеенного к коже короткими кусочками пластыря. Страшно подумать, что под ними. Мама сказала, что во время перевязки видела шрам и что он похож на вареник с торчащими нитками. Не знаю, что меня впечатлило больше – разрезанный живот или четыре трубки с мешками на конце. Впервые вижу всё это. Достаточно на сегодня потрясений.