А я заставлю! - стр. 12
Между нами расстояние в каких—то пару сантиметров, а я только сейчас вспоминаю, что он наполовину раздет.
Взгляд невольно падает в область крепкой мужской шеи, и я сглатываю. Находясь глазами на уровне острого кадыка, чувствую, как резко становится неловко. Шок после шума в коридоре отпускает, и мои органы чувств начинают жить своей обычной жизнью. Я тут же улавливаю нотки довольно тяжелого парфюма, замечаю, что широкая мужская грудь покрыта жесткой порослью темных волос, уходящих вниз. Туда, куда я не осмеливаюсь посмотреть, потому… просто потому, что мне это не интересно. И косые мышцы живота, прячущиеся под брюками, тоже не вызывают никакого любопытства. Абсолютно никакого!
Чувствую, как кожу лица начинает печь, и молниеносно возвращаю взгляд обратно на шею. Сердце колотится, хочется отхлестать себя по щекам. Соберись, Злата. Ты не из тех, кто смущается от вида мужской груди, правда же?
На самом деле, не правда.
От того, как близко он стоит, мне становится по—настоящему душно.
– Ты планируешь здесь стоять до утра? – холодный голос Льва рывком возвращает меня к реальности.
Вскидываю подбородок, вспоминая кого именно так бесцеремонно разглядывала, и сама себе удивляюсь.
– Нет. Дай мне пять минут. Только съем вот это, – отбираю у него тарелочку.
Осмотревшись, присаживаюсь на стоящий у ног, идеально белый пуфик.
Если уж идти на холод, то хотя бы не на голодный желудок. А то, что я вскоре туда отправлюсь это как пить дать. Не ночевать ведь он меня позвал, на самом—то деле. Просто спектакль в коридоре хотел скорее прекратить, вот надел на время маску филантропа.
Сладкий запах ванили щекочет мои рецепторы и вызывает громкое урчание в животе. Пахнет потрясающе.
– Ты прямо здесь есть собралась? – сверху прилетает вопрос, когда я отламываю кусочек и отправляю его в рот.
– Да. Здесь вполне удобно. Или боишься, что накрошу?
– Как накрошишь, так и уберешь за собой. Дай сюда.
Нагло отобрав у меня тарелку, это невоспитанный небрежно кивает на мою шубу.
– Раздевайся. Переночуешь у меня, а завтра чтобы духу твоего здесь не было.
Да ладно? Не сразу верю я.
– С чего это ты вдруг передумал? – недоверчиво сощуриваюсь, – Вспомнил о наличии совести?
– Скорее о здравом разуме. Не хочу потом связываться с полицией, если тебя где—то заметёт насмерть.
Да он просто эталон сочувствия.
– Тебе, видимо, чужая жизнь вообще ни капли не важна, да?
– Твоя жизнь – точно нет. Но если не хочешь оставаться, выход прямо за спиной. Уговаривать не стану.
Заломив в ожидании бровь, буравит меня взглядом.
Одна половина меня гордо фыркает, накапливая нелицеприятные выражения, чтобы расстрелять его самодовольную физиономию, а вторая отчаянно закрывает ей рот, напоминая о том, что гордость – это конечно, прекрасно, но не когда перед глазами маячит перспектива быть заметенной в сугробе.