А и Б. Финал менипеи - стр. 9

Почему мне не интересно отвечать на твои вопросы о договороспособности с людьми иного устройства мозга, вроде одержимых героев «Моего пути»? Не оттого ли, что с подсказки того наблюдателя более ценным представляется рассмотреть как можно больше деталей в их естественной простоте, чем натужно приспосабливать их к морализаторству и навязыванию другим «гениальных» идей?

Недавно мне приснился твой ушедший отец, самый внимательный читатель «Повестей Ильи Ильича». В полном одиночестве он шёл по тёмному коридору в противоположную от выхода сторону. В одиночку ему было не выбраться, а встретить кого-то на этом пути было невозможно. Я смотрел на упрямо бредущего в темноте старика, пока не понял, что это одинокий путь в никуда, который предстоит каждому из нас. Тогда я вспомнил, как два года назад, заболев и предполагая плохой диагноз, впервые подумал об ожидающем нас одиночестве, от которого не спасут ни родные, ни близкие, ни друзья. Не зная, как к нему подготовиться, я захотел объехать и обойти разные места, где когда-то бывал, надеясь найти ответ по дороге. Но, выздоровев, никуда не поехал. Теперь же, испугавшись, что не успею, я придумал подготовиться силой воображенья и некоторое время представлял себе, засыпая, как выхожу из тела и незримо следую по знакомым сторонам.

Бодрствующему духу трудно описать путешествия во сне, но одно из них, дорогу к твоему отцу, попытаюсь.

Я чётко видел, как добираюсь до Москвы, как в аэропорту пробираюсь к выходу на посадку в самолёт, как занимаю пустое кресло в салоне, как лечу над белыми полями и горами облаков и как оказываюсь на открытом всем ветрам загородном кладбище перед лакированным деревянным крестом, на котором закреплена выцветшая фотография. Не имея тела, я ощущаю, что стою, чувствую силу пронизывающего ветра, вижу огромное высокое небо и слушаю тишину совершенно безлюдного места. Я стою и жду ушедшую душу, которой не дождаться, потому что согласно преданию она уже облетела места, которые хотела, трижды предстала перед творцом и приняла неземной удел. И всё-таки я жду, потому что так и не удовлетворил редкого читателя, высоко оценившего мой труд, ответом на упрёк: зачем я благоразумно и раньше не останавливался в описаниях некоторых сцен и интимных переживаний?

Я жду, надеясь на чудо встречи, чтобы сказать: «Вот я перед вами, без тела, но с памятью о мыслях, источником которых был мозг. Но согласитесь, что природа мозга внутренне конфликтна: в самых человечных устремлениях присутствует толика отступления к инстинктам, из которых похотливые желания не самые безнравственные. Вас коробил интим. Вы спрашивали: „Зачем?“ Я перечитал всё и нашёл не много скабрезного: девчонку „в одних трусах“, „залез в трусы“, „боялся раздвинуть ноги“, „подглядывал в душевой“, „рука залезла в плавки“, „междуножье“, открытые широкими шортами „чёрные стринги“. Всё это мелочи, которые точны и понятны воображению, умеющему интимными переживаниями и фантазиями сгладить грубость инстинктов. Тут главное не переборщить, чтобы плохое понималось плохим, а хорошее – хорошим. И я не согласен, что переборщил. Вас зацепило, но как? Душа отозвалась добрыми чувствами, и „трусы“ этому не помешали».