А и Б. Финал менипеи - стр. 34
К тому же читать вслух стихи Канцев не любил, а в школе заставляли редко. Учил легко, как и всё прочее, а декламировать не любил.
Прослушав лекцию Зазнобина, он захотел перечитать «Пророка».
Духовная жажда пророка и перепутье, на котором тот оказывался, были как про Канцева. Шестикрылый серафим заставил Фёдора вспомнить давний спор в подпитии с Фимой Стецким о небесной иерархии и бабушкины рассказы о шести- и четырёхкрылой Небесной Силе с человеческими ликами на старых иконах. Дальше в стихотворении серафим раскрыл человеку глаза и уши, позволив проникнуть во все тайны сущего, вместо вырванного языка вложил в уста жало змеи, вместо трепетного сердца – пылающий огнём уголь, после чего лежащий в пустыне труп восстал, услышал приказ исполниться волей Бога и жечь глаголом сердца людей. Не согласиться с поседевшим суворовцем в том, что создателю незачем требовать от пророка исполниться чужой волей, если всем нам от рождения Бог даровал свободу, было невозможно.
А потом Фёдор взялся читать аналитическую записку с переложением рассказа Зазнобина в текст и расстроился. Он показался ему неудачным и затянутым. Взволновавшее живое слово— умерло. Словно у автора замылился глаз. В практике моделирования у Фёдора было два случая помощи товарищу, замылившему глаз. Со стороны было виднее, что требовалось поправить в чужих моделях, чтобы их продать. Тут был похожий случай. Рассказ надо было переписывать. Фёдор был готов помочь, но он не был специалистом. Он мог поговорить, подсказать – не мог сделать. А между поговорить-подсказать и сделать – огромная дистанция.
Когда весна приуныла, задула холодными ветрами, набросила на небо серую кисею облаков, предпочитая колючий мелкий дождик весёлому солнышку, и надолго затянулась в холодных утренниках и пасмурных днях, тело Канцева захандрило. Он добросовестно выполнял предписания врачей, устраивал частые перекусы на работе, кушая много цитрусовых, но отравленного лекарствами организма до вечера не хватало. Вместо Интернета Фёдор включал телевизор, перед которым частенько засыпал. Весенняя хандра вообще сделала из него соню. После обеда он мог в любую минуту заснуть на работе: за своим столом, в казарме за верстаком и даже стоя у окна в чужой комнате или разговаривая. Только что Фёдор говорил или спрашивал о чём-то – и уже дремал с открытыми глазами, ошарашивая собеседника.