90-е: Шоу должно продолжаться - стр. 9
Я двинул вслед за своими. Ясен пень, никто из них не спешил браться за уборку. Все трое топтались посреди комнаты и глухим бухтежом осуждали меня за такой «вот это поворот».
– Это что сейчас такое было вообще?! – возмущенно зашептал Астарот. – Да она же нам сейчас такое устроит… Уборку придумал какую-то… Мы же и так все убрали!
– А давайте свалим по-быстрому, пока она в ванной, а? – Бегемот, в смысле Абаддон, жалобно посмотрел на Астарота. Потом на меня.
– Валите, – презрительно скривил губы я. – Лично мне западло, что твоя мама должна за нами убирать после ночной работы. А тебе? А, Астарот? У нас что, в аду принято бычки в чайных чашках под столом оставлять? Короче, так… Бельфегор отвечает за мусор, Бегемот – протирает поверхности, а Астарот пид*расит пол.
– Ты как меня назвал? – надулся Бегемот, от чего стал выглядеть ещё более толстоморденьким.
– А чего ты вообще раскомандовался? – воинственно, но уже неуверенно возмутился Бельфегор. И посмотрел на Астарота. Тот сверлил взглядом пол. Грязный. На него явно что-то пролили, потом затерли как попало. И присыпали сверху пеплом от сигарет, песком, хлебными крошками и ещё каким-то мусором.
– А я на кухню, – сказал я. – Наведу там блеск и завтрак сооружу. Чтобы когда приду, тут все сияло, ясненько?
Меня проводили угрюмым молчанием. Я осмотрел крошечную кухню. Газовая плита, облупленные стол с выдвижным ящиком, сверху клеенка. С несколькими длинными надрезами. Появляются такие известно как – когда режешь что-то, забыв подложить дощечку.
Раковина. Хм, надо же… Кранов два, как в лучших домах Лондона. И резиновый допотопный смеситель между ними. Прямоугольное окно, ведущее в ванну. Закрашенное той же краской, что и стены, серовато-коричневой. Какой-нибудь модный дизайнер наверняка обозвал бы его «цветом капучино». . Из сравнительно яркого – шторки. Синтетические, с розовыми оборками и крупными клубничками на белом фоне. От вида которых у того же самого дизайнера случился бы сердечный приступ. Над раковиной – сушилка. В раковине – грязная посуда свалена кучей. Вот с нее и начну.
– Он что, совсем того? – забормотал в комнате один из говнарей, кто именно, я не разобрал. – Мы что, правда будем уборку делать?
– Да достал ты уже! – рыкнул Астарот. А потом я включил воду.
Мытье посуды всегда было моей разновидностью медитации. Кто-то с бубном в транс уходит, кому-то нужна особенная музыка или тишина. А мне – шум воды и грязные тарелки.
На самом деле, странно, что я не удивляюсь вот этому всему. По идее ведь мой бездыханный труп должны были собрать из фрагментов в черный мешок, застегнуть его и увезти в дежурный морг на труповозке. А вместо этого я мою тарелки на убогой кухне в хрущобе в обществе трёх говнарей и стареющей, но еще не потерявшей надежду на счастливую семейную жизнь. Ещё и говнарей своих застроил, слышно, что они там начали шуршать чего-то. И мне… нормально. Будто так и надо. Солнце встаёт на востоке, вода закипает при ста градусах по Цельсию, а когда взрываешься, накрыв тело гранатой, то просыпаешься тощим волосатым подростком. С похмельем.