39-й роковой - стр. 86
Он почти не слушает, пропускает знакомые цифры, продуманные, взвешенные им самим несколько раз, и пафос оратора, ещё вчера понятный и близкий, ему уже чужд. У него остаётся всё меньше сомнений, что ни одна из этих целей не будет достигнута. Содержание и формы соревнования с капиталистическим миром резко изменятся, если не сегодня, так завтра. Отныне, и на долгие годы вперед, соревноваться придётся в увеличении армии, в гонке вооружений, в количестве артиллерийских орудий, самолётов и танков, в демонстрации силы, и ещё хорошо, если соревнование ограничится одной демонстрацией, не превратится в соревнование на бесчисленных полях кровавых сражений, в соревнование пролитой крови, количества ненужных, неоправданных, преступлением капитала обусловленных материальных и человеческих жертв.
Подтверждение его горьких предвидений не заставляет себя долго ждать. Четырнадцатого марта перед парламентом в Прессбурге просто-напросто зачитывается присланный Риббентропом, но переведённый на словацкий язык манифест, Словакия объявляет себя независимой и отдаётся под покровительство фашистской Германии. Полк СС входит в промышленный район на севере Чехии и отрезает полякам возможность отхватить ещё один жирный кусок от наполовину уже обескровленного, ограбленного соседа. Вторжение, таким образом, решено. Остаётся увидеть, каким надувательством самая наглая, очевидно не спровоцированная агрессия будет представлена «просвещенному», а на деле такому же агрессивному миру как освободительная война.
Он разрывается между новостями и съездом. Он то сидит неподвижно в президиуме, погружённый в свои размышления, пытаясь угадать ход событий, чтобы приготовиться к ним, чтобы и самые неожиданные из них не застали врасплох, то выходит, просматривает обзоры иностранных, в особенности английских газет и сообщения радио, выслушивает доклад то руководителя военной, то руководителя личной разведки, просит докладывать каждый час, возвращается и погружается в думы.
Наконец резидент в Праге, утренние газеты, радио Парижа и Лондона передают вполне очевидную новость: пятнадцатого марта немцы оккупируют Чехию и вводят войска в приграничную зону Словакии, а венгры захватывают так называемую Подкарпатскую Украину. Но вот о чём он и подумать не мог: сильная, отлично вооруженная чешская армия, способная дать агрессору достойный отпор, покорно складывает оружие, ни один чех не бросается защищать недавно обретённую независимость, подаренную им англичанами в благодарность за разжигание гражданской войны в революционной России, по захватчикам не производится ни единого выстрела, почему?! Тайна становится вскоре известной. И вновь можно только посмеяться над пророчествами господина президента Соединенных Штатов Америки. Эмиля Гаху, доктора прав, президента независимой Чехословацкой республики, просто, как верного подданного, вызывают в Берлин. Ему ничего не говорят ни о кукурузе, ни о говядине. Его встречают со всеми почестями, которые предписаны протоколом. Просят подождать. Престарелый, болезненный Гаха долго томится, не имея понятия, что ему предстоит. Его вводят в имперскую канцелярию во втором часу ночи. Фюрер не встаёт из-за письменного стола, Рядом с ним глыбой мяса и жира возвышается Геринг. В глубине кабинета стоит в молчании худощавый подтянутый Кейтель. Гаха приветствует фюрера, выражает признательность за оказанную ему честь, уверяет, что давно желал познакомиться с человеком, чьи замечательные мысли он изучает и перечитывает, для чего-то кратко излагает свой жизненный путь, прибавляет, что он старый человек и что он убеждён, что отдать Чехословакию в руки фюрера, значит отдать её в надежные руки. Человек с надёжными руками взрывается благородным негодованием: чехи враждебны Германии, нынешнее правительство бессильно, дух Бенеша всё ещё жив, его терпению приходит конец! В шесть часов по берлинскому времени в Чехию со всех сторон войдёт немецкая армия, немецкая авиация займет аэродромы, как военные, так и гражданские. Он видит всего две возможности. Во-первых, немецкие войска войдут с боями, тогда сопротивление чехов будет жестоко подавлено. Во-вторых, немецкие войска не встретят сопротивления со стороны чешской армии, тогда будет легче дать Чехии широкую самостоятельность, автономию, даже некоторую меру национальной свободы, правда, ничего не упоминает о гербе и флаге. Приглашение господина президента в Берлин – это последняя услуга, которую он может ему оказать. Время бежит, ему почти неудобно напоминать, что на каждый батальон чехов приходится дивизия немцев. Гаха едва не лишается речи, почти невнятно лепечет, как он может удержать от сопротивления весь чешский народ всего за четыре часа до вторжения. Фюрер кричит: