33 несчастья для математика - стр. 59

— Как одно связано с другим? — хмыкнув, Глебов трётся щекой о мою щёку. Редкая и колючая щетина царапает нежную кожу едва-едва.

Интересно. Вместо ответа я откидываю голову ему на плечо, ладонью коснувшись твёрдого подбородка. Пальцы скользят по резким линиям, то и дело натыкаясь на отдельные щетинки.

— Как часто ты бреешься?

Глебов чуть отстраняется, чтобы, повернув голову, посмотреть на меня. Хмыкает каким-то своим мыслям и, склонившись, любимым насмешливым шёпотом интересуется мне прямо в ухо:

— А ты, радость моя?

Смысл вопроса доходит не сразу, но, когда реакция, наконец, случается, я, задохнувшись от возмущения, вскакиваю. Недалеко, потому что на это Глебов и рассчитывает, перехватив меня почти мгновенно и полностью перетянув к себе на колени. Лицом к себе, причём перетянув. Так, что я дёргаюсь, осознав себя оседлавшей собственного препода.

Блеск.

— Отпусти, — прищуриваюсь раздражённо. Хорошо хоть под коленями подушки, а не твёрдое и деревянное сиденье.

— Машенька, а до меня ты имела дело со взрослыми дядями? — улыбается Глебов, не особо меня и удерживая.

— Регулярно, — едко отзываюсь в ответ, хотя он явно имеет в виду не работу.

— Ну да, ну да, — фыркнув, Глебов берёт мою руку и прижимает к своей щеке, смущая прямым откровенным взглядом. — Каждый день, Маш. Иногда даже дважды, зависит от целей.

— И какая цель была у тебя вчера? — Ладно, поза оказывается не такой уж опасной и вполне себе удобной, поэтому я забираю ладонь и кладу обе на его предплечья. И поясняю в ответ на иронично поднятую бровь: — У меня от отца после бритья пахнет так же, как от тебя вчера после душа.

— Логика снова на высоте? — улыбается Глебов, прижимая меня к себе гораздо плотнее. И становится уже не так удобно, а щёки снова горят. — Знай, Машенька, что утром мужчина бреется для начальника, а вечером для женщины.

Жарко было и до этого, а сейчас становится совсем нестерпимо. Потому что его возбуждение действует и на меня, причём самым похабным образом. И я снова прикусываю губу, напрочь отказываясь устраиваться удобнее. И уже даже не из-за стеснения, а чтобы не провоцировать саму себя, ёрзая по Глебову тем местом, где и так уже слишком горячо.

— Страшно, радость моя? — Резко выпрямляется он, крепко прижимая меня к себе, чтобы удержать от падения.

— Очень, — выдыхаю ему в губы, на мгновение приподнявшись, чтобы всё же устроиться удобнее. И от этого простого движения едва не ловлю звёздочки в глазах. Пусть не фейерверки, но уже впечатляет.

Ногти впиваются в его плечи и это самая наглядная демонстрация моей несдержанности.