3½. С арестантским уважением и братским теплом - стр. 40

Или вот был случай, уже в лагере. У одного моего приятеля была знакомая девушка, а у той – хахаль-предприниматель. И, несмотря на то что хахаль – москвич, его по мошеннической статье принимают и сажают под арест в одном из регионов Восточной Сибири. Это само по себе грустно, но еще грустнее то, что, по идее, ему светит отсидка в одном из «красных» централов. Там, где менты злые, а телефонов мало.

Я в лагере поинтересовался – никто никого не знает. Что неудивительно: лагерь – для первоходов, то есть совершивших преступление впервые, причем в основном все местные. Позвонил в «Бутырку» моим прежним сокамерникам, изложил им суть проблемы, оставил телефон девушки, попросил, чтобы предприниматель, как попадет в камеру, ей сразу позвонил. Через неделю, после карантина, предприниматель поднялся (aka заселился) в камеру, где ему сразу вручили телефон и сказали, куда позвонить. Своей девушке он сообщил, что удивлен широтой ее связей.

Это на самом деле мощь, когда 700 тысяч человек почти на мгновенной связи, ни в каком другом коллективе это почти невозможно. Ну вот взять ту же «Почту России»: 350 тысяч сотрудников, но наладить связь между каждым из них не так-то просто, есть субординация и т. д. В АУЕ-сообществе любой арестант может позвонить вору в законе для решения проблемы. Ну, конечно, не то чтобы есть какая-то телефонная справочная воров в законе. Все устроено несколько сложнее. Но суть в том, что в общении тебе никто не откажет, везде подскажут, как найти человека, осведомятся о твоем здоровье, здоровье близких и прочее. Даже если у арестанта в силу нищебродности нет телефона, аппарат всегда есть для целей общего пользования. Почти все зоны, кроме тех, где откровенно фашистский режим, всегда на связи, и в различных ситуациях это очень удобно.

До появления мобильных все было сложнее. Коммуникация была медленнее и опаснее, но все же была. Хотя безопасность каналов связи – это, конечно, большой вопрос. Раньше зэк вез с собой по этапу маляву, и всегда был риск, что ее отберут. Теперь же можно позвонить, зато телефоны при содействии ФСБ и при полном пренебрежении законом прослушиваются фсиновцами, теперь, по закону Яровой, уже вполне легально. Ну то есть дилемма та же, что и на воле: с одной стороны, эффективность коммуникации, с другой – слежка и утрата приватности.

Впрочем, перед нами с Русланом такой выбор не стоял, потому что телефона в камере у нас не было. Руслан, склонный, как и любой русский, к меланхолии, с этой ситуацией смирился. Я же начал работать над проблемой в двух руслах – легальном и не очень.