2666 - стр. 54
– Хочешь совет? – сказал он. Пеллетье встревоженно посмотрел на него. – Я знаю, что тебе он на фиг не нужен, но я все равно дам тебе совет. Ты, это, поосторожней, – заявил Притчард.
– Осторожней с кем? – только и сумел выговорить Пеллетье.
– С Медузой, – пояснил Притчард. – Берегись Медузы. – И потом, прежде чем пойти дальше вниз, добавил: – Когда окажется у тебя в руках – будет вовсю эксплуатировать.
Пеллетье так и застыл на месте, слушая удаляющиеся шаги Притчарда и скрип отворяемой и захлопывающейся двери на улицу. Только когда тишина сделалась невыносимой, он снова пошел вверх. Вокруг смыкалась темнота, и он все думал и думал о случившемся.
Нортон он о странном разговоре не сказал ничего, но уже из Парижа позвонил Эспиносе и рассказал в подробностях о загадочном происшествии.
– Странно как-то, – сказал испанец. – Похоже на предупреждение… и на угрозу тоже похоже.
– А кроме того, – добавил Пеллетье, – Медуза – одна из трех дочерей Форка и Кето, тех самых горгон, трех морских чудовищ. Согласно Гесиоду, Сфено и Эвриала, две другие сестры, были бессмертными. А вот Медуза – смертной.
– Я смотрю, ты классическую мифологию решил почитать? – спросил Эспиноса.
– Как домой приехал, так сразу и бросился читать, – ответил Пеллетье. – И вот еще что: когда Персей отрубил голову Медузе, из тела вышел Хрисаор, отец чудовища Гериона, и конь Пегас.
– Получается, Пегас вышел из тела Медузы? Ни хрена ж себе… – пробормотал Эспиноса.
– Да, Пегас, крылатый конь. Для меня он символизирует любовь.
– Пегас – любовь? – удивился Эспиноса.
– Ну да.
– Странно как-то, – заметил Эспиноса.
– Ну я ж французский лицей оканчивал, – отозвался Пеллетье.
– И ты думаешь, Притчард все эти штуки знает?
– Это невозможно, – сказал Пеллетье. – Хотя кто его знает… Но нет, не думаю.
– Тогда какой из всего этого вывод?
– Что Притчард предупредил меня, ну, нас с тобой, что нам угрожает опасность, которую мы не видим. Или Притчард хотел сказать мне: я – в смысле, мы – обретем истинную любовь только через смерть Нортон.
– Смерть Нортон? – удивился Эспиноса.
– Ну да, разве непонятно? Притчард представляет себя Персеем. Убийцей Медузы.
Некоторое время Эспиноса с Пеллетье ходили как одержимые. Арчимбольди снова прочили в лауреаты Нобелевской премии, но их это не интересовало. Университетские труды, статьи для журналов кафедр немецкой литературы по всему миру, занятия и даже конференции, на которые они ездили, не выходя из сомнамбулического состояния, эдакими детективами под наркотиками, их злили. Они присутствовали – и не присутствовали. Говорили, но думали совсем о другом. Их интересовало только одно – Притчард. Точнее, его зловещее присутствие в жизни Нортон – он ведь ходил кругами, беспрерывно, пытаясь ее обаять. Этот Притчард, для которого Нортон – Медуза, Медуза Горгона, этот Притчард, о котором они, как до необычайности скромные зрители, ничего не знали.