24 причины для счастья - стр. 12
– И, кстати, я не Леша.
– А кто?!
– Миша.
В ответ на ее непонимающий взгляд он смущенно объяснил:
– Ну я подумал, что надо другое имя назвать. Ради конспирации.
И они оба вдруг захохотали.
Леша, оказавшийся Мишей, подвез ее до дома, а когда она, неловко замявшись, спросила, не может ли он ей продать банку горошка, он задумался, а потом очень серьезно и торжественно проговорил:
– Только за твой номер телефона.
И Вика снова рассмеялась.
4. Пряничный латте
В этой маленькой кофейне всегда вкусно пахло обжаренными кофейными зернами и с утра до вечера слышалась бодрая сербская речь. Она не понимала ни слова: чужие звуки пересыпались круглыми шариками и раздражали так, как только может раздражать постоянное напоминание о своем несовершенстве. Позорище: прожить год в стране и до сих пор не научиться понимать сербский хотя бы на элементарном уровне!
Она привычно попинала себя, как будто и без того было мало причин недовольства собой. Особенно, если сравнивать с подругой, которая релоцировалась в Белград одновременно с ней. Подруга уже неплохо болтала на сербском, завела пару местных подружек, организовала какой-то воскресный клуб для русских эмигрантов и вообще была отвратительно деятельной и успешной. Она же успевала только работать. Работала удаленно, с раннего утра и до пяти часов, а потом падала без сил на диван в съемной однушке и не хотела ничего. Ни красот чужой страны, ни новых знакомств, ни непривычной еды. Она хотела домой. Но дом теперь был здесь.
– Hello! Can I, please, have coffee? – она говорила на английском с жутким, типично русским акцентом, но сербов это не смущало. Их акцент обычно был еще хуже. Сегодня ее обслуживал не Марко – высокий смуглый хозяин кофейни, а какой-то новый мальчик.
– Sure! – сказал он на неожиданно хорошем английском. – How would you like your coffee?
– Gingerbread latte, please.
– Пряничный латте, хорошо. Может, что-то еще? – мальчик вдруг перешел на русский и смущенно улыбнулся, как бы спрашивая, угадал или нет.
– Ой, наверное, круассан, – тоже смутилась она, потому что улыбка у мальчика была хорошая. Да и сам он оказался неожиданно симпатичным: русоволосый, сероглазый, с высокими скулами и капризной линией губ.
– Джем вам какой к круассану? – весело спросил он.
– Никакой, я не люблю варенье, – качнула она головой.
– А я люблю, – вдруг признался он, ловко разворачиваясь к кофемашине и принимаясь за ее латте. – Брусничное особенно.
Сзади мальчик был ничуть не хуже: она невольно залюбовалась длинными стройными ногами и крепкой спиной. Хорош! Честное слово, хорош. Было бы ей лет двадцать… или хотя бы двадцать пять… эх!