22 июня, или Когда началась Великая Отечественная война - стр. 73
Для самых дотошных можно указать и их номера: 4-й, 7-й, 124-й, 185-й обс в составе 6-го мехкорпуса и 29-й, 33-й, 583-й и 456-й обс в составе 11-го мехкорпуса. (8)
«…в довершение бед на рассвете вражеские бомбардировщики застигли на марше 36-ю кавалерийскую дивизию (ту самую, командир которой перешел на службу к немцам) и растрепали ее. Так что о контрударе теперь не может быть и речи… я сидел в палатке, обуреваемый мрачными мыслями…» (80)
Разумеется, Болдин нигде ни словом не обмолвился о том, какие конкретно силы и средства были включены в состав конно-механизированной группы, в какой группировке и с какими силами наступал противник, так что фраза о том, что «растрепанность» одной кавдивизии сделала контрудар советских войск «совершенно невозможным», не казалась читателям такой абсурдной, какой она является на самом деле.
А внимательный читатель наверняка уже заметил очень странную хронологию событий: по версии Болдина 22 июня была «разгромлена» 6-я кавдивизия, на рассвете 23 июня «расстрепана» 36-я, других кавалерийских частей в составе КМГ просто не было, и вдруг после этого, 25 июня начальник штаба сухопутных войск вермахта отмечает в своем дневнике, что в районе Гродно «крупные массы русской кавалерии атакуют западный фланг 8-го корпуса»?!?
Да, трудно полководцу водить войска, если он сидит в живописном лесу, за десятки километров от поля боя, заменив разведку слухами и мрачными мыслями…
«…позвонил Хацкилевич, находившийся в частях.
– Товарищ генерал, – донесся его взволнованный голос, – кончаются горючее и боеприпасы.
– Слышишь меня, товарищ Хацкилевич, – надрывал я голос, стараясь перекричать страшный гул летавших над нами вражеских самолетов. – Держись! Немедленно приму все меры для оказания помощи.
Никакой связи со штабом фронта у нас нет. Поэтому я тут же после разговора с Хацкилевичем послал в Минск самолетом письмо, в котором просил срочно организовать переброску горючего и боеприпасов по воздуху…» (80)
Многоточие не должно смущать читателя. Мы ничего не упустили. Именно этим – посылкой письма в Минск – и ограничились «все меры», принятые первым заместителем командующего фронта.
Третий день войны.
«…фактически находимся в тылу у противника. Со многими частями 10-й армии потеряна связь, мало боеприпасов и полностью отсутствует горючее… из Минска по-прежнему никаких сведений… Противник все наседает. Мы ведем бой в окружении. А сил у нас все меньше. Танкисты заняли оборону в десятикилометровой полосе. В трех километрах за ними наш командный пункт…»
И наконец,