1937. Большой террор. Хроника одного года - стр. 6
24 января 1937 года:
На второй день московского процесса «Параллельного антисоветского троцкистского центра» устроил яркое представление Карл Радек. В то время как другие обвиняемые говорили вяло и угрюмо, Карл Бернгардович, который, как стало доподлинно известно уже в наше время, принимал активное участие в разработке сценария всего этого дела, красочно и со вкусом произнес целую речь о троцкизме, перечислил целый ряд новых террористических групп, возвел обвинение на Николая Бухарина и стал наиболее полезным для суда и убедительным обвиняемым. Однако когда Вышинский, любивший задавать обвиняемым неожиданные вопросы и выворачивавший ответы наизнанку, попробовал проделать то же и с Радеком, то получил несколько острых отповедей (Радек позволял еще себе язвить: «Вы глубокий знаток человеческих душ, но я, тем не менее, изложу мои мысли собственными словами»). На вопрос Вышинского: «Вы это приняли? И вы вели этот разговор?» Радек парировал: «Вы это узнали от меня, значит, я и вел этот разговор». Вышинский напомнил Радеку, что тот не только не донес о заговоре, но также отказывался давать показания в течение трех месяцев, и спросил: «Не ставит ли это под сомнение то, что вы сказали относительно ваших колебаний и дурных предчувствий?» В ответ Карл Бернгардович указал на слабейший пункт всего дела: «Да, если вы игнорируете тот факт, что узнали о программе и об инструкциях Троцкого только от меня, – тогда, конечно, это бросает сомнение на то, что я сказал… Все прочие показания других обвиняемых покоятся на наших[3] показаниях. Если вы имеете дело с чистыми уголовниками, то на чем вы можете базировать вашу уверенность, что то, что мы сказали, есть правда, незыблемая правда?» Вопрос остался без ответа; председательствующий поспешил объявить перерыв.
В дни московского процесса (как, впрочем, и до, и после него) НКВД продолжал трудиться, не покладая рук, выискивая все новых контрреволюционеров и троцкистов. Чтобы понять, какая была атмосфера в стране, какая логика двигала следователями и что вообще считалось контрреволюционным преступлением, приведем частный пример. 24–26 января шел допрос арестованного историка-марксиста Н.Н. Ванага. Следователь сказал: «Следствию известно, что на историческом участке теоретического фронта вы и другие историки-троцкисты протаскивали в своих трудах троцкистскую контрабанду. Надо полагать, что этого обстоятельства вы не будете теперь отрицать на следствии?» Историк не отрицал, более того, он полностью признал свою вину в «протаскивании контрабанды, угрожающей социалистическому строю», которая заключалась в следующем: «Исключительное подчеркивание отсталости капиталистического развития России, отрицание относительной прогрессивности таких факторов, как реформа 1861 года… Сознательное игнорирование истории отдельных народов СССР, входивших ранее в состав Российской империи… В проспекте и в учебнике по истории СССР я сознательно идеализировал народническую борьбу с царизмом…» За это, а также за «подчеркивание организованности, целеустремленности и силы отдельных крестьянских движений и отдельных крестьянских бунтов» (разумеется, в царской России) Ванага 8 марта 1937 года расстреляли.