1937. Большой террор. Хроника одного года - стр. 3

Но примем за основу официальные советские данные и данные А.В. Антонова-Овсеенко – 165,7 миллиона человек и 156 миллионов. Если учесть, что счетчики, в соответствии с полученными указаниями, не переписывали лиц, предъявлявших удостоверения военного командования или органов НКВД (они подлежали переписи в особом порядке), и, разумеется, не переписывали тех, кто сидел в тюрьмах и лагерях или жил в спецпоселках, то получается, что в стране не досчитались, по меньшей мере, 8 миллионов человек.

Куда они исчезли? Первый вариант: 8 миллионов – это РККА+НКВД+ГУЛАГ. Второй вариант: возможно, страна вступила в 1937 год, уже имея 8-миллионный ГУЛАГ, и именно эту цифру в 1970-е годы Центральному статистическому управлению разрешили под строжайшим секретом прибавить к итоговой цифре 1937 года. Однако нельзя игнорировать и прогнозируемую цифру – 180 миллионов. В конце концов, сколько заключенных было в СССР, Сталин, несомненно, знал, и не стоило особого труда просто приплюсовать эти 8 миллионов к итоговым цифрам, а в газетных отчетах «разбросать» их по всем городам и весям. Но «пропажа» еще 14 миллионов человек – видимо, столько стоили стране коллективизация, голод 1932–1933 годов и начавшиеся расстрелы – могла поразить даже Сталина. Кроме этого, в опросных листах переписи содержались вопросы об образовании, об отношении к религии. До января 1937 года все газеты трубили о том, что перепись продемонстрирует «всему миру языком точных цифр величайшие победы социализма».

Доподлинно известно, что в январе 1937 года 57 (!) процентов населения страны открыто признали себя верующими. Сколько неграмотных выявила перепись 1937 года, мы не знаем. Перепись 1939 года показала, что в стране было всего 15,9 миллиона человек, получивших высшее и среднее (полное и неполное) образование, а на тысячу населения в возрасте 10 лет и старше таковых было всего 108 человек. Эти данные плюс «пропажа» многих миллионов, видимо, и побудили назвать перепись 1937 года «вредительской», а ее руководителей и организаторов – расстрелять.

8 января 1937 года:

Писателя Галину Серебрякову привезли из больницы в Бутырскую тюрьму, сорвали с нее одежду и бросили в темный ледяной карцер. После ареста мужа – Григория Сокольникова – в июле 1936 года ее исключили из партии, но еще не арестовали, а каждую ночь возили на допросы на Лубянку, где нарком НКВД Ягода и его заместитель Агранов требовали от нее лжесвидетельствовать против собственного мужа. На одном из допросов Серебряковой передали записку от Григория Яковлевича. Раскрыв бумажку, она хотела вернуть ее назад, не узнав какой-то странный, детский почерк. И все же это писал Сокольников: «Галя, я не вернусь. Ты должна подумать, как построить отныне свою жизнь». Доведенную до тяжелого психического расстройства, пытавшуюся покончить с собой, Серебрякову поместили в буйное отделение психиатрической больницы имени Кащенко. В бутырском карцере она провела 10 суток, отказываясь от пищи и воды. Обессиленная, лежа на цементном полу, испытывая физические страдания от язв, покрывших тело, от холода, она мечтала только о смерти. Как-то ночью сквозь волчок на нее упал свет и за дверью раздался дикий мужской крик. Если ее показывали Сокольникову, то можно представить, что пережил он, увидев жену в каменной яме.