15 лет и 5 минут нового года - стр. 34

— В шестнадцать я бы с тобой все равно спать не стала. А потом сам виноват…

— Говорю же, дурак… Бабушка мне это прямым текстом говорила, а я… Из детского упрямства сказал, что не люблю крашеных птушниц.

— А сейчас?

— Крашенных… — улыбка до ушей. — До сих пор не люблю.

Отвернулась — не хочу на него смотреть. У него этих признаний для каждой припасено по дюжине. Ну, для меня на одну, возможно, больше — целую чертову дюжину!

— Мог бы хоть немного разобрать свою жратву! — бросила ему, не оборачиваясь, сделав акцент на «свою».

— Ну а ты жрать ее совсем не будешь?

Жрать — издевается! Знает, что я нарочно его злю, потому что так легче. Пару часов до секса я могла быть нежной, а после мы спали, а потом даже «доброе утро» не говорили, за редким исключением, а тут — для нас это новое: общение! Для нас взрослых. Просто капслоком в мозгу пропечаталось. И замигало красным SOS. Мою душу, правда, уже не спасти. Отдала ему не за медный грош…

— А у меня есть выбор? Уйдешь, отдам все Светке. Скажу, гуманитарная помощь.

— Поверит?

— Знаешь, верят… — я обернулась, снова подпирая одним местом стол. — Что я знаю рыбные места на дорогие шмотки по дешевке, но скрываю. Верят… Рыжие, говорят, хорошо врут… От природы. Когда краснеют, все думают, что просто кожа такая…

— Малин, рыжие хоть когда-нибудь говорят правду? — Игорь сидел со сцепленными пальцами, глядел исподлобья. — Скажи, почему ты хочешь, чтобы я свалил? Побыстрее… — добавил он побыстрее.

— Ну… Потому что у меня собака… Она привыкла, что вечером я с ней.

— И?

— Мне хорошо одной, — выдала автоматной очередью.

Почти что на автомате. Я ведь два года убеждала себя в этом. И убедила. Так думала.

Ему правду знать не надо. Он же просто хочет потешить свое мужское самолюбие. Оно у него слишком раздутое, как у всех брошенных детей. Наверстать упущенное, чтобы полюбило как можно больше баб, если одной единственной, которая его родила, он нафиг не был нужен. Он это самое самолюбие со мной всегда чешет, вместе с другим местом. Если бы хоть что-то ко мне чувствовал, понимал бы, что любимой женщине неприятно, когда о ней вспоминают лишь тогда, когда становится скучно с другими.

— А мне плохо одному. Вдруг стало плохо.

Я не обернулась, но замерла. Голос у него сделался совершенно глухим. Ну да, забыла… Осип. Закашлялся, ведь держался столько времени!

— Давай я тебе чай заварю до омлета?

Не вопрос, просто предупреждение… Или просьба заткнуться. Не нужны мне его откровения. Жалобы на бизнес-партнеров — так уж и быть, выслушивала. Но бабы, которые его все равно не так любят, меня не интересуют. Совсем!