13:14. Странные истории о любви и смерти - стр. 12
Я рассказываю все это своему дождливому другу. Не спешу, но и не отвлекаюсь. Дождь – это так недолго. А мне еще нужно рассказать ему многое. Он просил в прошлый раз, неделю назад, вспомнить что-нибудь забавное из моего детства. Ему интересно то время с телефонами, где каждая цифра – это поворот диска, с номерами из четырех или пяти цифр…
Я рассказываю, а он не спеша пьет свой кофе. С медом. Из большой синей чашки без рисунка. Она ему чем-то понравилась еще у меня в старой квартире. Неужели я так давно его знаю? Много лет? Странно.
Однажды я пытался рассказать о моем дождливом друге. Кому-то из детей. Из моих взрослых успешных умных детей. Рассказывал, подыскивал слова. Пытался объяснить, откуда я знаю, что именно сейчас такой подходящий дождь, который приведет ко мне моего дождливого собеседника. А потом споткнулся на имени. И правда, как его зовут? Я не знаю… И не могу объяснить, что это не имеет никакого значения. Что важен дождь, важны шум дождя и аромат кофе. Важны наши тихие разговоры с длинными паузами. Важны его руки, которые медленным движением предлагают мне не останавливаться и продолжать. Важны его темные глаза под густыми бровями. Внимательные и задумчивые.
Не смог объяснить. Не смог, да и не пытался потом. Вот как сейчас. Рассказываю тебе.
Только если ты не чувствуешь этого, не чувствуешь, как шелестит за окном дождь, не знаешь этого желания – слушать его шепот и тихие речитативы, ты не поймешь и не услышишь меня. Имя, адрес, номер социального страхования не имеют никакого смысла сегодня. Всему свое время. Ты знаешь.
Я вздыхаю и ставлю кофе на столик. Щелкнул замок деревянной двери за моим дождливым другом. Сейчас я услышу его тихие шаги вниз по лестнице, где протертая ковровая дорожка и поскрипывающие перила. Шелест дождя за окном тоже стих. Поговорили. Вымою его и свою чашку, поставлю на свои места. До следующего раза. До следующего дождя.
Хамфри
Ты знаешь, с возрастом мы все становимся наблюдательнее. Почему? Может быть, потому, что стихает ветер вокруг. Ветер перемен наполняет уже не наши, чьи-то чужие паруса. Не жаль и не странно. И мы смотрим по сторонам. Живем чужими историями.
Бруклин, кажется, был моим даже до того, как я узнал и полюбил его. Он не спешит, как Манхэттен. Хотя, приближаясь к Йорк-стрит или на Флэтбуш-авеню, у стальных опор Ист-Ривер мостов чувствуешь шелест и гул сдавленного в туннелях F-train нетерпения.
Бруклин. С плоскими крышами и высокими ступенями подъездов, промышленными окраинами, граффити и подземкой, которая вопреки всему гремит над головой. Бруклин. С Бродвеем без театров. С черными опасными районами и бурной ночной жизнью Вильямсбурга.