11/22/63 - стр. 129

– Да? Тогда, возможно, тебе покажется несколько странным, что она не написала мне после того, как обосновалась с Майки на новом месте. Не прислала открытку. Я нахожу это более чем странным, потому что она бы так не поступила. Она знала мое отношение к ней. И знала, как я любил малыша. Ей было двадцать, а Майки – год и четыре месяца, когда этот сыплющий анекдотами говнюк сообщил об их исчезновении. Случилось это летом тридцать восьмого. Теперь бы ей исполнилось сорок, а моему племяннику – двадцать один. Он бы уже мог ходить на гребаные выборы. И ты хочешь сказать, что она не написала ни единой строчки своему брату, который не позволил Проныре Ройсу вставить ей, когда мы были детьми? И не попросила у меня немного денег, чтобы устроиться в Бостоне, Нью-Хейвене или где-то еще? Мистер, я бы…

Он поморщился, издал очень знакомый мне звук: Урк-улп, – и опять привалился к гаражной стене.

– Вам нужно сесть, – предложил я. – Вы больны.

– Я никогда не болел. Не простужался с шестого класса.

Если и так, то болезнь наступала на него с той же скоростью, с какой нацисты катили к Варшаве.

– Это желудочный грипп, Теркотт. Я всю ночь с ним промучился. Мистер Кин из аптечного магазина говорит, что в городе эпидемия.

– Этот узкозадый старикан ничего не знает. Я в порядке. – Он мотнул головой, откинув со лба грязные патлы, чтобы показать, что все у него тип-топ. Но лицо побледнело еще больше. И рука, державшая японский штык, тряслась, как и моя до полудня. – Хочешь дослушать или нет?

– Конечно. – Я украдкой бросил взгляд на часы. Десять минут седьмого. Время, которое недавно тянулось так медленно, теперь летело. И где сейчас Фрэнк Даннинг? Все еще в супермаркете? Я так не думал. Предполагал, что с работы он отпросился пораньше, возможно, сказал, что собирается взять детей на охоту за сладостями. Только планировал он совсем другое. Сидел сейчас в баре, и отнюдь не в «Фонарщике». Туда он приходил за кружкой пива, может, двумя. После такой дозы он еще мог держать себя в руках, хотя – если моя жена могла служить наглядным примером – всегда уходил из «Фонарщика» с пересохшим ртом, а душа криком кричала, требуя добавить.

Нет, если уж он действительно хотел набраться, то проделывал это в одном из баров для рабочих: в «Стойке», «Долларе», «Ведре». Может, шел в одну из распоследних тошниловок, выстроившихся вдоль вонючего Кендускига, – в «Уоллис» или непристойный «Высший балл», где древние шлюхи с наштукатуренными лицами занимают большинство стульев у стойки. Рассказывал ли он там анекдоты, от которых все заведение покатывалось со смеху? Подходили ли к нему люди, когда он заливал виски или бурбоном угли ненависти в своем мозгу? Нет, если не хотели прямиком направиться к дантисту.