1095 - стр. 1

И обращу праздники ваши в сетование и все песни ваши в плач, и возложу на все чресла вретище и плешь на всякую голову; и произведу плач, как о единственном сыне, и конец ее будет как горький день.

Ветхий Завет, Книга пророка Амоса, глава 8

За окном неистовал гром. Шумно стуча по крыше, вовсю лил дождь. Пламя свечи тревожно билось и дрожало, отбрасывая на стены причудливые тени.

Было еще не поздно, но из-за грозы стемнело так, словно давно наступили сумерки. Он задул свечу, подошел к окну и долго, задумчиво смотрел на мокрую, избиваемую дождем листву и грязные лужи, в которые быстро превращался княжеский двор.

Яркая вспышка молнии прошила небо и вслед за ней, где-то совсем рядом, рокочущими раскатами загрохотал гром. Он вздрогнул, перекрестился, зашептал было молитву. И тут он снова услышал крик.

Все тот же крик. Сначала едва различимый среди грозы, он нарастал, звучал все громче, громче, громче, пока совсем не заглушил и шум дождя, и взрывы ветра, и бешеное биение сердца.

В этом крике было все: страх, ненависть и отчаянное желание выжить. Это был крик тысяч воинов за мгновение до смертельной, яростной схватки, живыми из которой выйдут немногие, за миг до того, когда многоголосый рев потонул в треске ломающихся копий, скрежете мечей, предсмертных хрипах и стонах раненых, захлебнулся жалобным ржанием изувеченных лошадей. И все это смешивалось с потоками злого весеннего дождя, нещадно поливающего всех без разбора.

Это было чуть больше года назад, и в тот день тоже была гроза.

За месяц до того умер отец, Великий князь Всеволод Ярославич. Его упокоили в киевской Софии, а вскоре стольный град приветствовал нового правителя. По праву старшинства великокняжеский стол занял Святополк Изяславич, а он ушел в Чернигов.

И вот месяц спустя они снова вместе. За спиной осталась разлившаяся небывало полноводная Стугна. Справа, над огромным турово-киевским полком, колышутся стяги Святополка. В центре объезжает свои переяславские полки младший брат Ростислав. Слева, ощетинившись копьями, изготовился к бою его черниговский полк. Впереди, за стеной дождя, громадное войско половцев. Самый массовый выход поганых. Нашествие, которого никогда не знала Русь при его отце.

И снова раскаты грома сливаются с грохотом сражения. Крепче всех бился Ростислав. Переяславцы дважды сминали поганых. Пешцы намертво вгрызались в землю, не отступая и шага, а дружина лихого Ростислава раз за разом смело бросалась на врага. Черниговцы тоже стояли насмерть, и, стиснув зубы, все плотнее и плотнее смыкали строй, отбивая наскоки половецкой конницы.

Но вот в ходе битвы, в которой смерть, витавшая над полем, сотнями вырывала бойцов и с той и с другой стороны, что-то надломилось. Справа, оттуда, где бился главный полк, на забрызганном кровью коне прискакал один из дружинников Святополка. Гонец принес страшные вести: поганые проломили полк Великого князя и заходят в тыл. Последние резервы не в силах были остановить этот прорыв, и воины Святополка бежали. За ними, пытаясь сохранить порядок, попятились переяславцы. Боясь попасть в окружение, стали отступать и черниговцы. Но скоро все это превратилось во всеобщее бегство. Отставших половцы секли нещадно, мстя за свои потери, за свой собственный страх.

И снова гром, но теперь в него вливаются другие звуки. Пронзительный визг за спиной, свист догоняющих, рубящих кольчуги и латы стрел. И опять вода. Вода с неба и вода под ногами. Кони с разбега бросаются в мутные волны Стугны. И вдруг среди сотен обезумевших от ужаса людей, среди плывущих коней – лицо тонущего Ростислава: «Брат! Помоги!» Он пытался пробиться к нему, пытался помочь, но холодный, бесчувственно жестокий поток воды разделил их.

Позже тело Ростислава найдут. Привезут в Киев и положат в Софии рядом с отцом. Но лицо брата, исчезающего в водах Стугны, молящего о помощи, будет еще долго преследовать его.

В тот год, побуждаемый ближними боярами и простым людом, Святополк еще раз с остатками дружин и ополчением выйдет навстречу половцам, и на сей раз поражение будет еще более сокрушительным. В тот год после героической обороны падет Торческ, будет разграблено множество сел, без счета сожжено деревень. В тот год сотни, тысячи людей падут от меча кочевников. Еще больше уведут в полон, и потянутся они, сломленные и замученные, длинными караванами на юг. Как измерить человеческое горе? Где предел страданию? В тот год на Руси оно было беспредельно.