10000 лет до нашей эры. Книга 2 - стр. 15
Океан дарил умиротворение, прибой шептал о воскрешении надежды. Я вся окоченела, когда выбралась на берег. От промозглого ветра мигом покрылась гусиной кожей, но мне было все равно, я добилась важнейшего – искра погасла.
Я вернулась в опустевший лагерь. Угли смели обратно в костер. Мне не во что было переодеваться, поэтому прямо в мокрой одежде я направилась на поле, где Безмолвные сестры собирали стручки.
Никто не удостоил меня и взгляда.
После утренней молитвы и до самого вечера – стручки, стручки, стручки, много стручков, от которых руки защищали только полоски кожи, намотанные на пальцы и ладони, ведь перчаток еще не изобрели. Кожаные бинты лучше, чем ничего, но они не давали полной защиты. Любой случайный волосок оставлял на коже багровый след, как от удара хлыстом. С каждым днем мои руки выглядели все хуже.
Нас стало на одну меньше, но ни в то, ни другое утро больше никто не выходил к костру обнаженной и готовой расстаться с волосами. Меня радовало, что я не одна такая принципиальная.
Я не признавала за собой вины. Да и вряд ли когда-нибудь смирюсь с первобытными нравами. Но в таком случае ничего не оставалось, как собирать стручки до скончания века.
А точнее – ледникового периода. Большая вода утопит и остров, и Нуатл. История не давала усомниться в этом.
Магия могла бы облегчить мой бег по раскаленным углям, но это было вопиющим нарушением традиций и нового девиза «Смирение и труд». Если с трудом ещё как-то ладилось,то смирение буквально трещало по швам. Я думала о Таше и о том, что она совершенно точно прошла очищение огнем. И знала, что помогло ей преодолеть огненную тропу.
Ненависть.
Наверняка она шла по углям медленно и уверенно, и бушевавшая внутри ненависть к Сыновьям Бога была страшнее, чем истязание.
Иногда мы не выходили в поле, а до самого заката чистили собранные горы стручков, по-прежнему соблюдая осторожность и аккуратность. Защитные полоски быстро приходили в негодность. Вечером следовало промыть их в раковинах с соленой водой, чтобы нейтрализовать яд, а после просушить на камнях у огня. Утром, перед тем, как снова воспользоваться ими, задубевшую от соли и сушки кожу приходилось разминать, возвращая ей эластичность. Иначе между витками оставалась голая кожа и тогда – привет, смерть!
Только после заката можно было наконец погрызть лепешку у очага, устроенного снаружи хлипкого шалаша. Таким домиком, как мой, не польстился бы ни один уважающий себя поросенок.
Эйдер Олар, конечно, знал, каким образом здесь добывают обратный билет. И он, очевидно, решил позволить мне увидеть ритуал собственными глазами, а не взялся пересказывать его. Он больше не навещал меня, словно догадывался, что стоит держаться от меня подальше какое-то время, пока не остыну.