100 великих россиян - стр. 53
В 1928 г. Петров-Водкин пишет свою знаменитую «Смерть комиссара», официально приуроченную к десятилетию РККА. Несмотря на свое название и свое посвящение, эта картина поражает своей антигероичностью и глубоким внутренним драматизмом. Мы видим на полотне суровый пейзаж: земля изрезана оврагами, песок, глина, чахлая трава и камни. В центре – на переднем плане – смертельно раненный комиссар отряда. Вдали – сбившиеся в кучу, бегущие в бой под стук барабанов фигуры солдат, написанные без всякой патетики. Тонкое нервное лицо комиссара исполнено предсмертной муки. Страдальческий взгляд устремлен одновременно на небо и вслед отряду. Его поддерживает простоватого вида боец, в котором нет ни гнева, ни боли. Петров-Водкин очень много работал над фигурой и взглядом комиссара. Сохранившиеся наброски показывают, как постепенно он убирал всякую театральность и героику (вроде протянутой руки). Благодаря этому в полотно вошла трагическая будничность и недоговоренность. Никакого внешнего пафоса. Все очень просто и выглядит буквально так, как нарисовано: люди бегут, стреляют, один из них упал и теперь умирает; он только что был с ними и вдохновлял их; теперь его нет, а они продолжают бежать.
В следующие годы из-за начавшегося туберкулеза Петров-Водкин надолго оставляет живопись. Заполняя вынужденное безделье, он пишет прекрасные книги о своем детстве и юности – «Хлыновск» и «Пространство Эвклида». Лишь в начале 30-х гг. он смог вернуться к живописи и создал в 1934 г. одну из своих последних сильных картин «1919 год. Тревога». Художник счел нужным в интервью и беседах подробно объяснить свой замысел: на картине показана квартира рабочего, расположенная в городе, которому угрожают белогвардейцы. Семья рабочего охвачена тревогой, причем это не просто человеческая тревога, а тревога классовая, зовущая к борьбе. Надо полагать, он не зря старался с пояснениями, потому что без них все происходящее могло быть истолковано совершенно иначе. Как бы то ни было, сказанное можно принять лишь с большой натяжкой. По крайней мере, главное здесь вовсе не 1919 год, главное – это Тревога, тревога с большой буквы, которая и является главным героем, главным действующим лицом и предметом изображения. Она – во множестве деталей: в беззащитной, совсем не героической мещанского вида фигуре рабочего, который напряженно из-за занавески всматривается в окно, в холодной синеватой уличной мгле, в смятой газете, в брошенном на край стола мятом фартуке, в старых и изорванных обоях. Еще более она возрастает при взгляде на спящего безмятежно в своей кровати ребенка. Трагизм происходящего очевиден: тихий домашний мир внезапно застигнут чем-то грандиозным, которое надвигается на стены этого утлого убогого домишки и неизбежно втянет его в свой поток. И это нашествие неотвратимо, как сама судьба. Несмотря на сознательно подчеркнутую дату – 1919 год, которая должна была рождать у зрителя мысли о Гражданской войне, – не была ли эта картина смутным предчувствием совсем другой эпохи?